Александр Николаев - Так это было

Теперь, вспомнив мои театральные злоключения, я решил испробовать свое уменье. Три раза провел я пальцами по губам, издавая позывные болотных жителей. С ближайшей кочки мне ответили. А через минуту над болотом поднялся такой гвалт, что можно было хлюпать по воде сколько угодно.

Мальчишки смотрели на меня зачарованно.

Я снял телогрейку, отломил с ближайшего куста несколько веточек и воткнул их в ватную прослойку. В котелок уложил документы — свои и умершего Антипова. С помощью мальчишек приладил сумку с котелком на спину под телогрейку. Попрощавшись, прямо от кустов пополз к болоту.

Милые русские дети!.. Я часто вспоминаю вас и с горечью думаю: в другой обстановке, до войны, вряд ли вы отнеслись бы ко мне с таким участием… Не ваша вина в этом…

Если Павлик Морозов и не для всех детей был идеалом, все равно революционная романтика с героями, подобными Павке Корчагину, забивала головы подрастающему поколению… И колонны арестантов для тех, чьих семей не коснулось неистовство слепой силы, принято было разбивать по категориям: жулики и бандиты (эти скоро исправятся), расхитители социалистической собственности (это тоже — наследие царизма и тоже исправятся), и, наконец, все остальные — враги народа, против которых нужно действовать по заветам «благородного рыцаря» Феликса Эдмундовича и его наставника Ленина.

…Я приблизился к болоту. Остановился. Повернул голову вправо. Часовой на вышке смотрел в сторону лагеря.

Двинулся дальше. Руки начали вязнуть в зеленоватой жиже. Пришлось ползти, упираясь на локти. Гвалт лягушек начал стихать. Пришлось подать «позывные» снова. Болото ожило.

Так, прикрываясь «лягушачьим концертом», я продвигался метр за метром, то и дело посматривая на вышку. Как только немец поворачивался в мою сторону, я останавливался. На мое счастье, часового интересовала главным образом лесная окраина, откуда могли появиться партизаны.

Вскоре началось сплошное водное пространство. Пришлось плыть. Намокшая стеганка тянула ко дну. Благо — на пути попадались островки: я причаливал к ним и отдыхал. Перепуганные лягушки шарахали в воду и перебирались в более безопасное место. Наконец расстояние между мною и вышкой достаточно увеличилось, но желанный берег и лес, так манивший меня, были еще далеко.

Подготавливая побег, я не имел никаких планов на будущее. Я просто устал от войны и, еще больше, от ужасов лагерной жизни. Мне хотелось забиться куда-нибудь в лесную чащу и жить одному.

Я ненавидел немцев, но и на «большую землю» меня не тянуло: столько пренебрежения к человеческой жизни я видел там!

…До берега добрался уже в сумерках. Сразу припал к мягкой, нагретой солнцем за день траве. Из предосторожности прополз до самого леса. И хорошо сделал: перед моим последним броском луч прожектора осветил кроны деревьев. Выждав, пока сноп света передвинется в другое место, я быстро прополз последние метры. Под руками почувствовал упругий сухой ковер из опавшей хвои. Сразу наступила какая-то особая тишина и мрак.

Хотя впереди ждала меня неизвестность, на душе было так радостно, что хотелось петь. Я встал на колени и перекрестился трижды, благодаря Бога за помощь. Я отдавал себе отчет, что, несмотря на продуманность замысла, очень многое зависело от удачи. Ведь еще в самом начале, внимательно осматривая болото в бинокль, часовой с вышки мог бы разглядеть ползущее «чудовище». Этого не случилось. Рука Всевышнего оберегала меня, отводя взгляд немца в другую сторону.

Я поднялся во весь рост и почувствовал, как холод от мокрой одежды растекался по всему телу. Решил согреться быстрой ходьбой. После примерно часа ходьбы ощутил усталость и голод.

Остановился около развесистой ели. Снял тяжелую телогрейку и сумку с котелком. На дне его отыскал зажигалку. Чиркнул ею — она действовала. Два дня тому назад один добрый немец заправил её бензином. Нащупав в темноте несколько сухих веток, наломал палочек и, составив их конусом, поджег. Вскоре слабенький костер начал разгораться, вырывая из темноты стволы деревьев. Вокруг было много сушняку. Я насобирал порядочно дров и стал понемногу подбрасывать их в огонь — чтобы свет костра не могли заметить. С двух сторон установил рогатки и на положенной на них палке развесил снятую одежду. От неё повалили пар и вонь болотной воды. Я пристроился ближе к огню, чтобы согреться. Достал из котелка совсем сухие полпайки хлеба, съел и сразу уснул.

Проснулся от сырости. Костер погас. Уже светало, но под ветвями сосен стоял еще полумрак. В прогалине между деревьями на меня смотрело по-осеннему хмурое небо. Стада косматых туч спешили куда-то на восток.

Брюки и гимнастерка за ночь высохли. Я неспеша оделся и двинулся дальше. Мучил голод. В одном месте мне попались несколько стеблей борщовника. Съел их, продолжая идти все в том же направлении, как мне казалось, — на юго-восток.

Вдруг до моего слуха донесся редкий перестук колес проходившего поезда и тотчас отдался эхом в лесу свисток паровоза. Я повернулся на звук и стал осторожно пробираться от дерева к дереву. Вскоре показался просвет, и я увидел конец состава из платформ для перевозки леса. На последней платформе из-за укрытия, сделанного из толстых бревен, угрожающе смотрело дуло пулемета.

Я отошел в глубь леса и стал размышлять, что делать дальше. По расположению железнодорожной линии я понял, что, двигаясь в прежнем направлении, я выйду на лесоразработки. Значит надо пересечь полотно и держать курс почти на юг. Это направление мне казалось заманчивым.

Теперь, когда лагерь остался позади, мне все чаще стала приходить мысль — пробраться на Украину. В детстве от бабушки я столько слышал рассказов об этой чудесной стране, что мне давно хотелось побывать там.

Было и еще одно обстоятельство, которое толкало меня пробраться на Украину. В лагере я встретил одного парня, который попал в плен в первые месяцы войны. По его рассказам, немцы в прошлом году были там просто олицетворением добродетели. И пленных-то они отпускали по домам, и с населением-то они обращались по-хорошему… Позже я понял, что так и было в некоторых местах Украины в первые месяцы войны. К зиме, однако, положение изменилось.

Присмотревшись и выбрав место подальше от будки, в полдень я благополучно пересек насыпь. Торопливо приближаясь к лесу, я успел заметить на полянке землянику. Уже из-за деревьев приполз обратно и насобирал полкотелка ягод. Потом снова углубился в лес. Набрел на ручеек. Разжег небольшой костер и вскипятил в котелке воду с ягодами. Проглотив, обжигаясь, компот, я лег и проспал до вечера.

Съеденные ягоды не утолили голода. Недалеко от ручья отыскал какие-то грибы. Сварил их полный котелок. На мое счастье, они оказались съедобными, и ночь я провел благополучно.