Сол Слэш Хадсон - Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове [litres]

Тот фестиваль «Фарм Эйд» стал нашим последним выступлением со Стивеном. Когда мы вернулись в Лос-Анджелес, Стивену стало еще хуже – не знаю, возможно, потому, что он чувствовал близкий конец, а может, потому, что героин – хитрый дьявол.

Было еще несколько реабилитационных курсов, но они длились недолго – примерно от двадцати четырех до сорока восьми часов. Последней каплей стало предложение пожертвовать трек для благотворительного альбома Nobody’s Child , сборы от которого направляли в поддержку румынским детям, осиротевшим во время революции 1989 года. Мы решили, что будет здорово пожертвовать Civil War . К тому времени мы уже полностью отдалились от Стивена. На той сессии были мы и был он, как бы не с нами. Когда мы ее записали и Майк Клинк сел собирать песню воедино, оказалось, что всю ударную партию нужно вырезать и переделывать. Тогда цифровой записи еще не было, так что Майк работал с пленкой, и он часами напролет занимался монтажом, чтобы восстановить сбитый ритм.

Ситуация вышла красноречивая, и скоро настал конец. Терпение Акселя по отношению к Стиву давно иссякло, так что нам предстояло собраться вместе, чтобы обсудить сложившуюся обстановку; при поддержке Алана Аксель настоял, чтобы мы предъявили Стивену письменный ультиматум. Это был контракт, который Стиву придется подписать, так что в лучшем случае мы надеялись напугать его и заставить завязать, а в худшем – законно выгнать из группы. В документе все было четко прописано: если Стивен явится на репетицию под кайфом, на него наложат штраф. Если это повторится три раза, его выгонят, – ну, или примерно так. Стивен подписал бумагу, согласился на все условия, и, как и любой, кто застрял в тисках героина, проигнорировал все данные обещания и продолжил вести себя в том же духе. Он сделал одно усилие – попробовал принимать бупренорфин, но силы его действия не хватило, чтобы избавить Стива от зависимости.

Мне казалось, что Аксель и так не любит Стивена, который безудержно увлекался барабанами, рок-н-роллом и жизнью вообще, был очень энергичным и веселым. А кроме того, честным и всегда откровенно высказывавшим свое мнение и Акселю, и всем остальным. Часто его мнение противоречило мнению Акселя, а Аксель так не мог. Стивен без всяких фильтров говорил все, что чувствует, и ни перед кем не заискивал. Мы с Даффом к этому привыкли и воспринимали замечания Стивена с долей скептицизма, чтобы не обращать на него внимания. Аксель же был более чувствителен, мы это с Даффом тоже понимали. С Акселем мне не хотелось тормозить репетицию или запись в студии, пререкаясь по поводу его опоздания и чего бы то ни было. А Стивен мог об этом высказаться или предъявить претензию, и из этого никогда не выходило ничего хорошего. На Стивена в тактичности рассчитывать было нельзя: что бы он ни ляпнул, это всегда оказывалось чистой правдой – просто невинное свойство его личности. К сожалению, на фоне гиперэмоционального уровня чувствительности Акселя Стивен чаще всего оскорблял Акселя, даже не подозревая об этом. Теперь я вижу, как Стивен непреднамеренно все больше давил на Акселя. Думаю, Аксель не признавал и музыкального вклада Стивена в творчество Guns, а это уже, наверное, обижало Стивена. Но что я могу об этом знать? Вероятно, здесь кроется нечто большее, о чем я даже не подозреваю.

Аксель ясно выразил свои чувства к Стивену еще во время записи Appetite. Когда мы почти закончили работу над альбомом, настало время указывать авторов в издании. Мы обсуждали это на сцене в студии «Бербанк», и кто-то предложил поделить авторский гонорар поровну на пятерых: по 20 процентов каждому.

Аксель нахмурился: «Стивен ни за что не получит двадцать процентов, как я. Не-а, – сказал он. – Я хочу двадцать пять процентов, а Стивен получит пятнадцать. Он барабанщик. Он меньше участвует в написании музыки, чем остальные». Это был компромисс, на который мы согласились: Аксель получил 25 процентов, я, Иззи и Дафф – по 20 процентов, а Стивен – 15 процентов. Думаю, Стивен так этого и не простил.

Точно не помню, какие там были временные рамки, но Стивен очень быстро нарушил условия контракта, который мы с ним подписали, и на этом все. Мне было нелегко, потому что, как я уже сказал, простая истина в том, что Стивену не хватало личной силы, чтобы взять и завязать, – если он вообще когда-нибудь завяжет. В тот момент все пытались помочь ему – подружки, друзья, наемные специалисты, – и ни один из методов не тронул его настолько, чтобы он начал решать эту проблему. Стивен превратился в «уловку-22», потому что сколько бы я с ним ни возился, пытаясь привести его в чувство, понимал одно, если группа потеряет импульс, то нам, скорее всего, конец. В уравнении было слишком много переменных, а у нас еще и сложные характеры. Теперь, когда мы снова наладили рабочий процесс, перед группой распахнулось окно возможностей. Я не мог отрицать тот факт, что выгонять Стивена из Guns N’ Roses за злоупотребление наркотиками довольно нелепо и чересчур жестко. А еще лицемерно. Если подумать, то это похоже на шутку: «Его выгнали из Guns N’ Roses за наркотики? Серьезно? Это как так?»

Помню только, что в следующий раз я увиделся со Стивеном уже в суде, потому что он подал на нас иск, что казалось довольно глупым поступком. Он был настолько плох, что я даже знаю, чем он занимался в туалете, куда вышел посреди судебного процесса. Он предъявил нам иск на пару миллионов долларов из-за оплошности при заключении контракта. Когда Стивен подписывал контракт, нужно было, чтобы при этом присутствовал его адвокат, а его там не было. Мы, конечно, этого не знали, за что еще раз спасибо нашим адвокатам. Я был потрясен, когда узнал, что Стивен выиграл иск и нам пришлось заплатить ему два миллиона долларов.

Как бы трудно это ни было, по крайней мере, все закончилось. Пришло время найти нового барабанщика.

Эта трудная задача легла на плечи Иззи, Даффа и мои. Мы устроились рядом с офисом Алана Нивена в Редондо-Бич, в маленькой репетиционной студии, где после первого же дня прослушиваний я понял, что будет чертовски тяжело. В глубине души я был уверен: да любой может играть на барабанах. Ага, конечно… мы все думали, что найти замену будет легко, учитывая, что все наши песни довольно простые – там обычный рок-н-ролльный квадрат с небольшими изменениями то там, то сям – что в этом вообще сложного? В конце концов, раз мы сыгрались с Фредом Коури, когда Иззи получил травму, значит, справимся и с этим. Правда, через несколько ужасно утомительных дней, в попытках играть с совершенно безнадежными кандидатами, мы осознали всю глубину своей наивности. Стиль игры барабанщика, в том числе его индивидуальное чувство ритма и интонации в ударной партии, влияет и на звучание песни, и на работу всей группы, которая ориентируется на ритм.