Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

И еще он добавил, что, когда отец Сергий был назначен в Пугачев и они встретились на постоялом дворе, он тоже говорил, что нужно разлагать колхозы. И никого не смущало, что эта встреча происходила в 1926 году, когда о будущих колхозах знали только в верхах. Да и их отношения и происходивший тогда между ними разговор совсем не располагали к откровенности, если бы даже и было о чем откровенничать.

– Ты сейчас протоиерей; будешь архиерей… за решеткой! – пригрозили при этой встрече Варин и Алексимов. Что же, со своей стороны он сделал все, чтобы это предсказание исполнилось. У него даже хватило совести подтвердить свою клевету на очной ставке, глядя в глаза человеку, которого он губил.

После очной ставки отца Сергия отправили обратно в тюрьму. Его «вину» теперь считали доказанной. И Алексимов через некоторое время появился там же, но уже как начальник тюремной канцелярии.

Если бы не добровольные помощники, наблюдавшие из своих окон за тем, куда вели батюшек, с самого начала было бы очень трудно определять, где они находятся, так часто их переводили из монастыря в город и обратно. Только в последний раз отец Сергий задержался в городе надолго. Но иногда эти помощники, с самыми добрыми намерениями, оказывали медвежью услугу. Принесет такая сердобольная тетушка спозаранку два-три горячих блинка; иногда это пройдет, и вторую, и третью передачу примут. А иногда дежурный заупрямится, и останется человек на целый день с этими двумя блинками. Так что желающим передать что-либо советовали приносить в сторожку или на дом, но не все это выполняли. Из дома передавали не только продукты, а и чистое белье и теплую одежду; в сыром, холодном подвале всегда требовалось что-нибудь лишнее. Один раз пришлось срочно отнести даже кожаные сапоги.

В начале декабря, несмотря на мороз, неожиданно пошел дождь. За ночь все в городе обледенело – крыши и стены домов, телеграфные столбы; сбитые с них куски льда напоминали половинки гончарных печных труб. Обледенели каждая травинка, каждый сучок на дереве в отдельности. Это были сказочные ледяные деревья и травы, где каждая былинка имела сантиметра три в диаметре.

Спускались до самой земли, а то и обрывались провода, падали телеграфные столбы, разрывало на части, с вершины до корня, старые дуплистые ветлы. Кусты сирени лежали распластавшись на земле, словно скошенный камыш. А на земле лед застывал слоями. Покроется лужа более или менее твердой коркой, на нее сверху нальется еще вода, опять верхний слой замерзнет, потом еще. Люди то скользили по гладкой мокрой поверхности, то проваливались чуть не по колено в жгуче-холодную воду. В этот день Соня, проснувшись пораньше, боялась только одного: как бы отца не увели прежде, чем она передаст ему сапоги.

Это было во вторник или в среду, а в воскресенье Соня пошла с передачей прямо от обедни, не заходя домой. Дежурные и вообще-то почти не разговаривали, ограничиваясь самыми необходимыми словами, а на этот раз попался особенно молчаливый – он как-то странно, как показалось девушке, взглянул на нее, буркнул «подождите» и ушел. Возвратился он, неся теплый подрясник отца Сергия и валенки и еще что-то в большом мешке.

Люди нашего времени не могут представить, как ужасно было тогда, в том месте, увидеть вещи без хозяина. Выражение «вернули вещи» – означало, что их хозяина нет в живых. И неважно, если при этом скажут, что его отправили в НТК или в Саратов, сколько бы ни метались родственники между этими двумя или тремя пунктами, везде они услышат ответ: «У нас не значится». И Соня не стала ничего спрашивать, она только сказала упавшим голосом, что не сможет донести всего сразу, и попросила разрешения оставить часть вещей в коридоре.

Идти домой было вдвое дольше. Притом Соня не смогла бы спокойно взглянуть в глаза Наташе, когда та увидит принесенные вещи, а вскоре и Костя должен прийти. Она занесла свою ношу в сторожку, и тут, по взглядам матушки Евдокии и просвирни Клавдии, по их ненатурально бодрым голосам поняла, что у них явилось то же подозрение, что и у нее. Но они ничего не сказали, они уже прошли хорошую школу Возвращаясь за остальными вещами, Соня встретила Морозову-Ростовскую, жену бывшего офицера, работавшего бухгалтером на складе где-то за Иргизом. Они были немного знакомы. Молодая женщина с потерянным видом вышла из двери, которую собиралась открыть Соня, и они чуть не столкнулись на ступеньках. В коротких словах Ростовская рассказала последние новости.

В эту ночь переарестовали чуть ли не всех живших в городе бывших офицеров и полицейских. Ее муж, Морозов, вчера не вернулся домой; кто-то видел, что его взяли на дороге. Она побежала в ГПУ справиться, но ей сказали, что такой не поступал.

– Может быть, его отправили прямо в монастырь? – предположила Соня. – Пойдите, у ворот скажите, что вы в контору, туда пускают свободно. А там на стене в коридоре висят списки всех заключенных. И не удержалась, сказала, почему сама пришла сюда.

У Ростовской еще не было умения держать себя в тяжелой обстановке. Она говорила, что думала.

– Неужели расстреляли? – вырвалось у нее.

Часто бывает, что кто-то ждет домой запоздавшего члена семьи; беспокоится, сильно беспокоится, но не дает воли своему волнению до тех пор, пока случайно встретившаяся на кухне соседка не скажет: «Все еще нет? Уж не случилось ли чего?» Так и Соня сдерживала тревогу до разговора с Ростовской, а теперь эта тревога стала так сильна, что хотелось сейчас же повернуться и бежать к тюрьме. Но ее ждут и будут беспокоиться. Она зашла домой, мимоходом сунула принесенные вещи в дальний угол в сенях и, стараясь, чтобы Наташа не видела ее лица, не почувствовала ее волнения, сказала:

– Папы нет. Сейчас иду в монастырь.

На площади людно, идет воскресный базар, но можно пройти стороной, за изгородью так называемого «сада» без единого кустика; за пустынными сейчас торговыми рядами, по пустынным улочкам. Там Соня не особенно старалась сдерживать слезы, разве кто встретится, и горячо молилась.

За мостом, недалеко от поворота на улицу, опять встретилась Ростовская.

– И там нет! – с трудом выговорила она.

Спустя сколько-то времени выяснилось, что всех арестованных в эту ночь как-то связывали с недавно вскрытой Промпартией, обвиняли в том, что они устраивали нелегальные собрания на складе, где работал их руководитель Морозов. Выяснилось, что его взяли, встретив на дороге, и увезли прямо в Саратов; на автомашине догнали уже ушедший из Пугачева поезд и пересадили его туда. Когда это узнали, жене стало немного легче, а сейчас она совершенно изнемогала от тревоги. И Соня не могла ее успокоить, волнение каждой из них еще усиливало волнение другой.