Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Впрочемъ, достопамятно, что какъ мы съ сыномъ условились колико можно чаще переписываться между собою и разсказывать другъ другу все, что съ нами происхо-дить будетъ и переписку сію расположить совсѣмъ на иной ногѣ, нежели на какой бываетъ она у иныхъ отцовъ съ отлучными сыновьями своими, то я съ самаго сего дня и началъ къ нему уже писать и заготовлять письмо свое къ отсылкѣ въ Петер-бургъ по почтѣ, дабы онъ, пріѣхавши туда, могъ имъ быть тотчасъ обрадованъ. И какъ переписка сія была подлинно у насъ примѣрная, доставлявшая обоимъ намъ взаимное и превеликое удовольствіе, то, для любопытства, и помѣщу я здѣсь съ пер-ваго письма моего точную копію. И вотъ какого было оно содержанія:

16 октября, ввечеру.

«Другъ мой, Павелъ Андреевичъ! Не успѣло еще двухъ сутокъ послѣ того времени пройтить, какъ ты со мною разстался, какъ начинаю я къ тебѣ уже писать или, лучше сказать, заочно съ тобою бесѣдовать. Можетъ быть, буду я чрезъ то тѣмъ меньше чувствовать тягость, производимую мнѣ лихорадкою. Проклятая, все еще не отста-етъ! Однако, кажется мнѣ, что дѣйствіе ея нѣсколько слабѣетъ; авось либо скоро от-станетъ и совсѣмъ. Я проводилъ оба сіи дни нарочито спокойно, хотя, правду ска-зать, не однажды, а нѣсколько разъ утиралъ я запястьями рукъ своихъ нѣкоторую влажность, силящуюся насильно изъ глазъ и катящуюся по щекамъ. Въ самую сію ми-нуту мокры они еще от подобнаго сему утиранья. Я разскажу тебѣ тому и причину. Весь почти севоднешній день я прописалъ и оканчивалъ «Магазинѣ» свой. Не успѣлъ я его и самое заключеніе онаго кончить, какъ подали свѣчи, и я, утомившись от тру-да, всталъ и началъ взадъ и впередъ ходить по своему, теперь опустѣвшему, прямо-уединенному, кабинету. Тутъ, гдѣ ни возьмись, мысль въ мою голову: «гдѣ-то теперь мой Павлунушка? Гдѣ-то мой Павелъ?» Не успѣлъ я сихъ двухъ словъ выговорить, какъ цѣлая почти рѣка слезъ, и съ такимъ стремленіемъ покатилась изъ глазъ моихъ, что я первыя изъ нихъ не успѣлъ и подхватить запястьями рукъ моихъ. Тысяча мыс-лей толпились о тебѣ въ головѣ моей и производили толико же трогательныхъ во-ображеній, которыя произвели бъ еще больше слезъ, еслибъ, по счастію, не удалось мнѣ вспомнить, что я обѣщалъ къ тебѣ скоро писать, и еслибъ мысль сія не привлек-ла меня тотчасъ къ моему пулпету и не дала мнѣ пера въ руки. Сіе успокоило нѣсколько, однако не-на-долго. Какъ дошло дѣло писать помянутыя слова, то навер-нулись-было опять слезы. Ахъ, Павлушка! какъ много я тебя люблю! Истинно, самому мнѣ то было неизвѣстно до сего времени. Но вотъ слышу запѣли попы всенощную въ залѣ, для завтрашнихъ имянинъ моихъ: надобно иттить молиться Богу. Мой пер-вый вздохъ будетъ о тебѣ къ общему нашему Покровителю…

«Вотъ теперь окончили нашу службу. Я на-силу простоялъ. Хотѣлъ бы охотно еще къ тебѣ что-нибудь написать, но некогда и не можно. Госпожа Бакунина у насъ ночуетъ, а во всенощную пріѣхали и Ламковскіе: полны хоромы людей! Первая привезла намъ от тебя поклонъ: какъ пріятенъ онъ намъ былъ, Мы радовались, услышавъ, по край-ней мѣрѣ, что ты до Упской гати доѣхалъ благополучно. Гдѣ-то ты, мой другъ, се-воднешнюю ночь ночуешь? и какъ-то былъ въ Анненскомъ и въ Тулѣ?.. Прости, мой другъ!

18 октября, передъ вечеромъ.

«Ну, теперь гостей всѣхъ проводилъ и мнѣ свободнѣй. Остался опять одинъ въ уеди-ненномъ своемъ кабинетѣ. Поговорю опять съ тобою, мой другъ, хоть минуту: я влас-но какъ повидаюсь чрез-то съ тобою.

«День имянинъ моихъ отпраздновали мы изрядно. Наѣхало столько гостей, сколько мы не ожидали. Кромѣ нашихъ городскихъ, которые у меня всѣ обѣдали, пробыла у насъ и г-жа Бакунина, а послѣ обѣда пріѣхали и Хомяковы, а тамъ еще давно не быва-лый гость Алексѣй Ивановичъ Писменской съ женою, а съ нимъ и старикъ Алексѣй Даниловичъ, которымъ я въ особливости былъ радъ. Итакъ, всѣ комнаты наполнены были гостьми. Музыка гремѣла у меня во весь день. Старику-капельмейстеру вздума-лось что-то сдѣлать мнѣ честь и приттить еще до обѣда съ духовою музыкою меня поздравить. Во время стола играла она же, перемѣняясь съ нашею, и это хорошо. По нуждѣ и одна наша столъ исправитъ. Послѣ обѣда же загремѣла полнымъ хоромъ. Я и веселъ былъ, и нѣтъ. День былъ не мой, а лихорадкинъ; однако, слава Богу, обык-новеннаго отягощенія я не чувствовалъ. Вечеръ былъ мнѣ веселѣе. Я просидѣлъ оный въ кабинетѣ и занимался разговорами съ обоими любопытными гостьми моими. Между тѣмъ, барышни наши, которыхъ набралось до осьми, затѣяли танцы. Но какимъ дальнимъ танцамъ быть, когда танцовальщики были только князь и Петръ Гарасимовичъ. Я ихъ истинно и не видалъ, а только слышалъ. Безъ тебя они были, какъ безъ души. Зрѣніе на нихъ меня болѣе огорчило-бъ, нежели увеселило. И одинъ слухъ напоминалъ мнѣ тебя уже нѣсколько разъ. Мнѣ приходило на мысль, какъ бы-вало ты танцуешь и всѣмъ распоряжаешь и предводительствуешь. А сія мысль рож-дала другую о томъ, гдѣ-то ты сей вечеръ и какъ провождалъ. По счету моему надле-жало быть тебѣ уже въ Серпуховѣ, но можетъ быть ты ночуешь еще въ Дворениновѣ. Мы заботимся пуще всего, чтобъ ты, не привыкнувши терпѣть еще стужу, не просту-дился и не занемогъ. Мать съ нетерпѣливостію дожидается от тебя первыхъ писемъ завтра.

«Севодни разъѣхались всѣ наши гости. Писемскіе поѣхали далѣе въ свой путь въ Украйну, а Ламковскіе наши къ г-жѣ Бакуниной и къ другимъ развозить визиты. Итакъ, мы остались одни, и я помышляю о томъ теперь, что мнѣ начать дѣлать и пи-сать…

19 октября, по-утру.

«Ахъ, Павлушка! Что-то я севодни во снѣ не весьма хорошо о тебѣ видѣлъ, Присни-лось мнѣ, будто ты въ пошевняхъ ѣхалъ чрезъ какой-то ручеек, занесенный снѣгомъ, и въ немъ съ лошадью и санями своими увязъ и не могъ долго выбиться. Сердце у ме-ня дрожало, когда я проснулся. Сонъ сей впечатлѣлся очень въ мои мысли, и хотя я не суевѣренъ и снамъ мало вѣрю, но сей меня очень безпокоитъ. Дай Богъ! чтобъ съ тобою ничего худаго не произошло. Въ сей день надобно тебѣ, по счету нашему, въ Москвѣ быть. Не произошло ли въ семъ городѣ съ тобою чего-нибудь непріятнаго, и такого, что могло-бъ навесть намъ огорченіе, что легко можетъ произойти от твоей неопытности и неосторожности. Не одинъ вздохъ возлетѣлъ уже на Небо, чтобъ Всемогущій сохранилъ тебя от всякаго зла.

Въ тотъ же день, передъ вечеромъ.

«Что-то Аѳонька нашъ не ѣдетъ, и нѣтъ еще объ немъ ни слуху, ни духу, ни послу-шанія. Заботясь о тебѣ, считаемъ мы всѣ минуты, и то-и-дѣло сошедшись говоримъ: «теперь Павлу нашему надобно быть тутъ-то и тутъ, буде ему что особливое не помѣшало. Но, по всему нашему счету, конюху уже время возвратиться: дома у него праздникъ, дорога хороша, вѣрно самъ поспѣшитъ. Но подождемъ еще; къ вечеру ему неотмѣнно быть и письмы от тебя привезть надобно».

Письмо сіе и получили мы въ самый этотъ день съ возвратившимся къ намъ конюхомъ, который отвозилъ его на нашихъ лошадяхъ до Дворенинова. Легко можно заключить, что мы онымъ были очень обрадованы. Оно было слѣдующаго содер-жанія: