Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Письмо сіе, въ которомъ все пребываніе его въ Москвѣ было въ подробности описано, подало мнѣ поводъ написать еще на утріе къ сыну моему слѣдующее «Письмами твоими ты насъ всѣхъ обрадовалъ и удовольствовалъ. Я вчера такъ имъ обрадовался, что хотя лежалъ, будучи очень слабъ, въ залѣ на канапе и дремалъ, но едва услышалъ, что письмы от тебя, то позабылъ болѣзнь свою и вскочивъ бѣжалъ въ лакейскую принимать оныя. Благодарю тебя за нихъ и радуюсь, что ты до Москвы доѣхалъ благополучно; дай Богъ, чтобъ и прочее твое путешествіе было столь же благоуспѣшно.

«Какъ письмо сіе ты долженъ получить уже въ Петербургѣ, то поздравляю те-бя, мой другъ, съ пріѣздомъ въ сей столичный городъ. Ежели будешь столь счаст-ливъ, что застанешь Михаила Васильевича, то какъ ему, такъ и всѣмъ его домашнимъ изъяви наше искреннее почтеніе и поставь сіе себѣ первымъ долгомъ. Общее наше желаніе есть, чтобъ ты былъ здоровъ и благополученъ и чтобъ желаніе твое и наше совершилося. Пиши къ намъ, мой другъ, обо всемъ обстоятельно и не жалѣй денегъ на заплату за письмы. Впрочемъ, Павлушка голубчикъ, не забудь моихъ наставленій и живи такъ, чтобъ мы могли поведенію твоему радоваться и быть тобою доволь-нымъ. Прости, мой другъ, и будь благополученъ!»

Симъ окончилъ я мое второе письмо, которое, запечатавъ въ одинъ кувертъ вмѣстѣ съ первымъ, въ тотъ же день и отправилъ на почту. А не успѣлъ настать слѣдующій за симъ 26 день октября, какъ я приступилъ къ писанію къ сыну моему уже и третьяго письма и писалъ въ сіе утро слѣдующее:

«Вчера отправили мы къ тебѣ, голубчикъ Павлушка, наше первое и большое письмо подъ № 1 и 2, а севодни начинаю писать уже новое. Дѣлаю сіе для того, что бъ, какъ положилъ я писать къ тебѣ со всякою почтою, успѣть что-нибудь написать, ибо мнѣ нонѣшнюю недѣлю будетъ крайне недосужно. Утро выгонитъ, а ночь вго-нитъ: все мучить и пытать будутъ рекруты, итакъ, надобно къ тебѣ писать все ущип-ками и урывками.

«Какъ сіе письмо дойдетъ въ Петербургъ, то тебѣ уже неотмѣнно тамъ быть надобно, и съ сего времени посылай самъ въ почтовые дни поранѣе на почту, чтобъ заставать покуда почталіоны писемъ не разобрали и находить можно ихъ по картѣ, дабы не было нужды платить понапрасну подателямъ.

«Ласкаясь лестною надеждою, что съ тобою, мой другъ, дорогою никакова зла не приключилось и ты доѣхалъ до мѣста благополучно, воображаю я тебя себѣ пріѣхавшаго, какъ въ лѣсъ, и находящагося посреди совсѣмъ незнакомыхъ людей. Все тебѣ сначала дико и все не обыкновенно; однако, не сомнѣваюсь, что ты скоро обар-каешься и привыкнешь. Проворство твое въ Москвѣ и обстоятельство, что ты въ са-мое короткое время успѣлъ вездѣ побывать, все отыскать и все исправить, ручается мнѣ, что ты и въ Петербургѣ не загинешь. Куда-с-какою нетерпѣливостью будемъ мы дожидаться от тебя извѣстія оттуда! Но до этого времени еще долго и очень долго. Не прежде какъ около заговѣнъ быть сіе можетъ. Слогъ писемъ твоихъ хорошъ, а особливо въ Настасьиныхъ: и мнѣ и всѣмъ онъ полюбился. Пиши къ ней побольше такимъ же образомъ и не жалѣй бумаги почтовой. Мы желали-бъ о всякомъ шагѣ твоемъ быть извѣщенными; для насъ будетъ сіе пріятнѣе всѣхъ газетъ, и мы всякаго воскресенья будемъ дожидаться, какъ нѣкоего празднества и торжества. Чтобъ успѣвать тебѣ болѣе написать, то пиши по-моему, на досугѣ и понемногу.

«Въ сей день и въ самую сію минуту, какъ я къ тебѣ сіе пишу, надобно тебѣ ѣхать уже далече за Тверью. Обстоятельство, что ежечасно встрѣчаются съ тобою новые и невиданные предметы, надѣюсь, — уменьшатъ сколько-нибудь твою скуку. На Тверь, я думаю, ты засмотрѣлся, и сестры были тебѣ очень рады. Не въ это, а въ то воскресенье, будемъ мы ждать Тверскихъ писемъ.

«Что касается до моей болѣзни, то вчера былъ мой день и мнѣ легко, а севодни еще не знаю. Еще теперь не разсвѣло, однако, ночь спалъ не весьма хорошо, но надѣюсь, что скоро и сей рецидивъ пройдетъ; побольше буду лѣчиться и наблюдать строже діэту. Ну, теперь полно! окошки раскрыли, надобно пить чай и спѣшить въ канцелярію!

Въ momъ же день, ввечеру, «Благодарить Бога, мнѣ и сей день было противъ чаянія легко, и я могъ во весь день быть во флигелѣ и въ скучномъ своемъ дѣлѣ упражняться. Авось-либо оправлюсь опять скоро. Я сижу теперь въ кабинетѣ, Азорка на печкѣ, Бижутка на креслахъ, а Николашка противъ меня и переписываетъ реестръ изряднёхонько: будетъ прекрасный писецъ! Сестры учатся на фортепіанахъ. Мать сидитъ въ спальнѣ и упражняется въ своихъ дѣлахъ. Но гдѣ-то ты, Павлушка мой другъ, севоднешній вечеръ находишься и какъ провождаешь оный? Севодни я тебя болѣе десяти разъ вспоминалъ и всякій разъ желалъ благополучнаго путешествія, и чтобъ ты здоровъ былѣ».

Послѣ сего, 29 числа октября по-утру писалъ я къ нему слѣдующее:

«Вотъ цѣлыхъ два дни, Павлушка мой другъ, не удалось мнѣ написать къ тебѣ ни единой строчки, то за тѣмъ, то за симъ, а больше потому, что писать было почти не о чемъ; но вчерашній день снабдилъ меня уже кое-чѣмъ. Во-первыхъ, скажу тебѣ, что болѣзнь моя и въ сей разъ кажется начинаетъ проходить; капли, настоянныя изъ златотысячницы и трилистника водянаго, вылѣчили Власова и мнѣ помогаютъ очень. Во всѣ сіи дни было мнѣ легко, и я ѣздилъ всё въ канцелярію.

«Вчерашняя почта меня обманула. Я ждалъ въ газетахъ многаго, но вышло все еще ничего. Принесли тутъ же письмо изъ Твери. Я обрадовался-не от тебя ли? Но вышло, что от Надежды Андреевны къ Лизкѣ, и писано еще на мои имянины; итакъ, радость была по-пустому. Я вчера и для воскресенья былъ въ канцеляріи, а наши ѣздили къ А. Н. Полунину, привезли съ собою Н. С. Арсеньева. Я между тѣмъ слу-шалъ своихъ ребятъ, что они вновь выучили; 6-е Вейда тріо всѣхъ прекраснѣе, итакъ, весь вечеръ играли. Н. С. завелъ танцы и я научилъ ихъ въ три пары танцовать поль-скій, и они были довольны.

«Съ старикомъ нашимъ капельмейстеромъ произошла смѣшная исторія. По-несло его въ Тулу для покупокъ. Сошолся съ какимъ-то своимъ землякомъ полко-вымъ проѣзжимъ капельмейстеромъ. Сей зазываетъ его въ погребъ распить бутылку аглицкаго пива. Нашъ изъ учтивости покупаетъ другую, подходитъ къ нимъ еще нѣмецъ портной. Сей покупаетъ бутылку малиновки; итакъ, всякій вытянулъ по бу-тылкѣ. Выходятъ вонъ. Голова у всѣхъ идетъ кругомъ. Сами себя не вспомнили, а уже ночь. Портной зоветъ къ себѣ ночевать; проѣзжій идетъ; нашему жаль лошадей, — надобно зайтить посмотрѣть. Идетъ потомъ туда-жъ не узнаетъ двора портнаго, стучится у чужихъ воротъ; его гонятъ. Наконецъ находитъ, ложатся спать; жена у портнаго-русская, встаетъ рано идетъ къ завтрени; всѣхъ ихъ перебудила. Встаютъ и до свѣту пьютъ пуншъ. Надобно расходиться Но хвать! у нашего нѣтъ муфты, а у проѣзжаго прекрасной-дорогой епанчи. Туда-сюда, и сами не помнятъ, куда дѣвали и гдѣ, и какъ потеряли. Надсадилъ старикъ со смѣха, разсказывая мнѣ вчера о томъ, ты знаешь его скупость. Я говорилъ съ нимъ о нашей духовой музыкѣ. Хочетъ Гофмей-стерову партію переложить. Цѣлое утро до самаго обѣда промучилъ меня вчера сво-ими: ich wollte bitten. Разсказавъ смѣшное, разскажу теперь нѣчто такое, что можетъ служить тому контрастомъ. Щедиловъ нашъ и по сю пору въ Тулѣ съ Маркою, и еще выписали и Товалова. Новый нашъ командиръ ни то временной, ни то всегдашній (ибо объ Юницкомъ говорятъ, что онъ уже вовсе не будетъ, и что едва ли не навсегда будетъ Веницеевъ нами командовать); что-то слишкомъ уже начинаетъ умничать и власно какъ-будто посягать на меня. Щедиловъ то-и-дѣло ко мнѣ пишетъ и обо всемъ увѣдомляетъ. Всѣ письма его приводятъ меня въ новую досаду и подаютъ поводъ по-дозрѣвать, не начинаетъ ли его пьяное высокоблагородіе ковать какіе-нибудь пота-енные ковы, и не помышляетъ ли о опростаніи моего мѣста какому-нибудь своему другу. Заключаю я сіе по его глупымъ критикованьямъ. Уже поетъ, поетъ (пишетъ Щедиловъ) всякій разъ, какъ его ни увидитъ: для него то въ волости такъ? для него иное такъ? и прочее. Но вотъ бѣда-то важная: для чего крестьянскія риги въ дерев-няхъ пораскрылись? для чего рвами неокопаны? для чего токовъ не сдѣлано? Но, о пьяная премудрая голова! спросилъ бы напередъ, для чего сами-то онѣ? Не состав-ляют ли единственно монументовъ безразсуднѣйшей и глупѣйшей затѣи? Не стоятъ ли праздными, и не согніютъ ли, простоявъ безъ употребленія? Развѣ оселомъ мужи-ковъ таскать и заставливать молотить въ нихъ свои хлѣба. Далѣе, для чего бурмист-ры пьянствуютъ и мужики ихъ не слушаютъ? Умница дорогая! лучше бы ты самъ себя унялъ от пьянства! Вольно было умничать, отнимать власть и запрещать наказывать!