Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Но симъ и окончу я сіе письмо, сказавъ, что я есмь и буду тотъ же, то есть вашимъ, и прочая.

(Декабря 26 дня 1813 года. Дворениново).

Любезный пріятель! Какъ возвращеніе мое въ Богородицкъ воспослѣдовало почти наканунѣ моихъ именинъ, то по наступленіи оныхъ не преминулъ я и въ сей годъ торжествовать оный по прежнему обыкновенію. И какъ ни смутно было у меня на сердцѣ, но мы повеселились-таки довольно въ оный, и гостей было у меня довольно, не только родныхъ, но и постороннихъ, и всѣ мы провели день и вечеръ оный довольно весело. И втеченіе послѣдняго, между прочими увеселеніями, испытывали играть еще впервыя въ бостонъ, которая игра около сего времени начинала только входить въ употребленіе, и я, насмотрѣвшись игрѣ сей въ Тулѣ въ домѣ у намѣстника, привезъ ее какъ нѣкую новость съ собою, и хотя и самъ еще порядочно новой игры сей не разумѣлъ, но училъ уже играть въ нее прочихъ. Нельзя сказать, чтобъ она тогда всѣмъ слишкомъ нравилась, а того и въ умъ никому не приходило, что игра сія въ самое короткое время послѣ того восторжествовала надъ всѣми прочими и получила надъ всѣмъ свѣтомъ такое повсемѣстное господствіе, какого никакая еще никогда игра не имѣла. Впрочемъ, достопамятно, что въ самый сей день большой зять мой г. Шишковъ обрадованъ былъ избраніемъ и опредѣленіемъ его въ предводители всему Богородицкому дворянству, которая честь щекотила весьма его тщеславіе.

Вскорѣ послѣ сего обрадованы всѣ мы были полученіемъ извѣстія о пойманіи и захваченіи въ плѣнъ славнаго польскаго мятежника и возмутителя Костюшки, подавшему поводъ къ столь многому кровопролитію и къ окончанію существованія Польши.

Все достальное время октября мѣсяца препроводилъ я въ безпрерывныхъ почти хлопотахъ по случаю бывшаго тогда рекрутскаго набора и переторжки нѣкоторыхъ нашихъ оброчныхъ земель, а въ послѣднихъ числахъ сего мѣсяца встревоженъ я былъ неожидаемымъ извѣстіемъ, что директоръ нашъ вскорѣ пріѣдетъ къ намъ въ Богородицкъ пожить мѣсяца на два, будто-бъ для лѣченія у нашего лѣкаря; но я легко могъ догадываться, что у него не лѣченіе, а другое и важнѣйшее было на умѣ. О семъ въ первый разъ услышалъ я от заѣзжавшаго ко мнѣ при проѣздѣ чрезъ Богородицкъ родственника его г. Свербеева, котораго я всячески у себя угостить старался. А какъ извѣстіе сіе и по отъѣздѣ его всякій день подтверждалось, то сіе смущало насъ всѣхъ и подавало поводъ ко многимъ между собою разговорамъ о предстоящей и восходящей надъ нами мрачной и грозной бури и непогоды.

Мѣсяцъ ноябрь начался у насъ мракомъ, мглою и такими дурными и мокрыми погодами, что дороги от того такъ, испортились, что до Тулы принуждено было дни два ѣхать. Къ таковому скучному времени присовокупилось еще и то, что мы 6 числа получили уже и достовѣрное извѣстіе о томъ, что директоръ къ намъ жить будетъ и что ему волости наши дѣйствительно ввѣрены въ такое полное управленіе, въ какихъ были они у князей Гагариныхъ, и что имянной указъ о томъ уже подписанъ. Ко мнѣ писалъ о томъ съ бывшимъ въ Тулѣ секретаремъ моимъ Щедиловымъ зять мой Шишковъ и приказывалъ сказать тоже и Верещагинъ. Оба они совѣтовали мнѣ пріѣзжать, какъ можно скорѣе, въ Тулу, чтобъ посовѣтовать о томъ съ г. Верещагинымъ; но я не понималъ за чѣмъ и боялся, чтобъ чрезъ то не подать о себѣ какого сомнѣнія и не навлечь бы злобы на себя от своего командира; а потому и не располагался никакъ туда ѣхать. Между тѣмъ дѣло сіе сдѣлалось уже извѣстнымъ и всѣмъ моимъ роднымъ домашнимъ, от которыхъ я до того времени старался скрывать оное, не желая ихъ прежде времени огорчить. Но въ сей разъ случилось такъ, что онѣ письмо от зятя моего прежде меня распечатали и, прочитавъ обо всемъ, узнали, и я освободился чрезъ то от затрудненія имъ о томъ сказывать. Всѣ они не менѣе моего поразились симъ важнымъ и непріятнымъ для насъ увѣдомленіемъ, и всѣ мы, говоря о томъ, единогласно заключали, что приближается и восходитъ на насъ темная туча, которая едва ли не принудитъ насъ сіе мѣсто оставить, и что можетъ быть приближается конецъ нашему тутошнему пребыванію. Впрочемъ, какъ писано было, что хотя волости ему въ полное управленіе ввѣрены, однако, съ тѣмъ, чтобъ ему быть по-прежнему директоромъ экономіи, то сіе сколько-нибудь для домашнихъ моихъ было утѣшительно. Но я, напротивъ того, заключалъ, что нужно ему получить полновластіе, такъ онъ постарается уже отдѣлаться и от директорства и, заѣхавъ сюда, нарочно скажется больнымъ и чрезъ то от директорской должности въ Тулѣ, которая ему не весьма шерстила, ибо всѣ его тамъ, по странному его характеру, весьма не полюбили, — отдѣлается. Словомъ, изъ всѣхъ претерпѣнныхъ мною въ бытность мою въ Богородицкѣ многочисленныхъ перетурок, никогда еще не было такого критическаго положенія, какъ тогда, и меня многія причины побуждали уже къ помышленіямъ о томъ, какъ бы убраться поскорѣе во-свояси и въ свою деревню. Однако, какъ и всегда, возлагалъ всю свою надежду на Господа и Ему однажды навсегда ввѣрилъ всю свою судьбу и о себѣ попеченіе, то и при семъ случаѣ предавалъ я Ему все въ Его волю и тѣмъ себя много успокоивалъ.

Непосредственно за симъ имѣлъ я маленькое удовольствіе, увидѣвъ переводъ мой «Жизни Эдуарда, англійскаго претендента» напечатаннымъ маленькою книжкою. Но и сіе удовольствіе сопряжено было съ нѣкоторою досадою на содержателя тогдашней университетской типографіи и знакомца моего г. Ридигера, неустоявшаго во своемъ словѣ. Уговоры у насъ съ нимъ были, чтобъ ему заплатить мнѣ за 50 экземпляровъ деньгами по продажной цѣнѣ, а онъ прислалъ ихъ всѣхъ ко мнѣ въ натурѣ, съ которыми я не зналъ куда мнѣ дѣваться, а сіе и преграждало мнѣ путь къ печатанію впредь чего-нибудь на чужой коштъ. Со всѣмъ тѣмъ, я не преставал-таки продолжать трудиться кое въ какихъ нравственныхъ сочиненіяхъ, какъ въ прозѣ, такъ и въ стихахъ. А между тѣмъ въ праздные и длинные осенніе вечера занимался дружескими и учеными разговорами съ сыномъ моимъ и отцемъ Ѳедотомъ, и у насъ очень нерѣдко были маленькія философическія бесѣды, доставлявшія всѣмъ намъ чистѣйшее удовольствіе.

Нѣсколько дней послѣ сего прошло у насъ въ мирѣ и тишинѣ и ничего о директорѣ и о пріѣздѣ его къ намъ было неслышно. Въ самый же день Филипповскихъ заговѣнъ; въ который совершилось ровно 18 лѣтъ пребыванію моему въ Богородицкѣ, смутило насъ обоихъ съ сыномъ письмо от зятя моего Шишкова изъ Тулы, гдѣ онъ около сего времени по предводительской своей должности жилъ вмѣстѣ съ моею дочерью. Въ ономъ увѣдомлялъ онъ насъ о дѣлаемомъ ему и сыну моему предложеніи, не хотятъ ли они получить штатскіе чины, и буде хотятъ, то просились бы въ отставку, и не пожалѣли-бъ за труды старающимся удѣлить нѣсколько изъ своего капитала? Предложеніе странное и неожидаемое! И какъ сынъ мой не былъ еще въ совершенной отставкѣ, а привязанъ былъ еще къ герольдіи, то, судя о неизвѣстности будущихъ временъ и по неожиданію ничего хорошаго, казалось мнѣ выгоднѣе имѣть его на совершенной свободѣ; а потому и не отвергли мы сего, само по себѣ являющагося случая и положили слѣдовать призыву. А какъ писано было, чтобъ въ семъ случаѣ сыну моему пріѣхать скорѣе въ Тулу, дабы не упустить пятничной въ Петербургъ почты, то и рѣшился онъ туда ѣхать, куда онъ на другой день и отправился.