Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Третье безпокойство было слѣдующее. Сыну моему было хотя уже гораздо легче, и онъ въ состояніи былъ побывать и посидѣть у меня и учился ходить самъ уже по себѣ, но что-то онъ въ сей день отмѣнно грустилъ и отзывался сестрѣ, что лучше-бъ желалъ смерти и прочее тому подобное, досадовалъ на все, а ввечеру жаловался на грудь и что ему дыханіе тяжело. Все сіе удивляло и смущало меня до чрезвычайности. И я раскаивался уже, что показывалъ ему газеты, въ коихъ сообщенъ былъ список выпущеннымъ, изъ гвардіи, который его смутилъ и озабочивалъ о себѣ и о его несчастной службѣ, а болѣе подозрѣвалъ, что онъ въ сей день наѣлся слишкомъ много и что отягощеніе желудка было тому причиною, и боялся, чтобъ от того не сдѣлалось ему вреда.

Смущало также меня и состояніе дочери моей. Она хотя ходила и днемъ была весела, но къ вечеру что-то опять было ей не по себѣ, а сіе и доказывало, что она не совсѣмъ еще была здорова и не вышла изъ опасности.

Со всѣмъ тѣмъ, случилось въ сей день нѣчто и такое, что произвело мнѣ и удовольствіе небольшое. Въ газетахъ увидѣлъ я, что книга моего сочиненія «Путеводитель», о которой такъ много я сожалѣлъ, почитая ее погибшею вмѣстѣ съ прочими конфискованными у Новикова, избавилась от сего пораженія и продается. Пріятно мнѣ было, что она не умерла, и что можетъ быть будетъ производить въ людяхъ пользу.

Наконецъ, надобно сказать, что и самого меня мысли о службѣ и чинѣ сына моего въ сей день весьма безпокоили и смущали. «Всѣ ожиданія мои, думалъ и говорилъ я, становятся тщетны; давно уже пора приттить письмамъ изъ Петербурга, но ихъ и ничего нѣтъ. То, что писалъ Давыдовъ, невѣроятно и подаетъ худую надежду, ѣхать въ Москву еще нельзя, а въ Петербургъ совсѣмъ ужъ поздно. Не знаю, какъ и быть и что дѣлать. Всѣ люди служатъ, а онъ дома; всѣ сержантами, а онъ каптенармусъ или еще ничто, къ тому-жъ еще и просрочилъ. Богу извѣстно, что будетъ, а сплетеніе обстоятельствъ — странное и удивительное! Вся надежда остается у меня на одного Бога, но надежда и лучшая предъ всѣми! Его святая воля и буди со мною и съ нимѣ».

Симъ образомъ дѣйствительно говорилъ тогда я, размышляя о семъ предметѣ, и размышленія сіи прерываются полученнымъ изъ Тулы увѣдомленіемъ, что намѣстникъ въ оную пріѣхалъ. Тогда впалъ я въ новую растройку мыслей, и не знал-ни то ѣхать къ нему, ни то нѣтъ; ни то проситься въ Петербургъ, ни то нѣтъ. Все какъ то не ладилось и не хорошо. «О, чѣмъ то все сіе, говорилъ я тогда, все сіе кончится и какое-то орудіе изберетъ Провидѣніе къ произведенію моего сына!» И вотъ что записалъ я въ самый сей день въ тогдашнемъ моемъ журналѣ:

«Объ особливомъ Божескомъ попеченіи обо мнѣ и о моемъ домѣ я не сомнѣваюсь. Тысяча примѣровъ доказываютъ мнѣ сіе, и недавно имѣлъ я новое и очевидное тому доказательство. Во время болѣзни нынѣшней сына моего, когда наиболѣе я смущался и огорчался неизвѣстностью, дерзнулъ я опять полюбо- пытствовать и видѣть, что скажетъ мнѣ Писаніе Святое, служившее мнѣ уже столь много разъ подпорою, утѣхою и наилучшимъ совѣтодателемъ. Вздыхая, на небо, разогнулъ я библію и вотъ что открылось: Да не ревнуетъсердце твое грѣшникомъ, но въ страсѣ Господ- нѣ буди весь день; ащебособлюденіия, будутъ ти внуци, и упованіетвое не отступитѣ» *). Слова, поразившія меня благодарностію къ Богу и утѣшившія меня въ ту-жъ минуту (а нынѣ вижу, что предсказаніе сіе и сбылось дѣйствительно, и двѣнадцать человѣкъ внучатъ, происшедшихъ от сына и дочери моей, коими я при старости своей по милости Господней утѣшаюсь, служатъ довольнымъ свидѣтельствомъ тому). «А. таковое-жъ дерзновеніе (далѣе написалъ я тогда) и учинилъ я и въ сей день, любопытствуя узнать, чѣмъ дѣло петербургское кончится и вскрылись слѣдующіе стихи: Видите очимавашими, яко мало трудихсяи обрѣтохъ…да возвеселитсядуша ваша въ милости его и не постыдится въ хваленіиег о. Богу извѣстно, что сіи слова значатъ, сказалъ я тогда, а изъ послѣдствія окажется, что и они, какъ обрѣзали, сказали быть имѣющее.

Въ послѣдующій за симъ день было сыну моему того еще лучше. Онъ въ состояніи былъ самъ себѣ прохаживаться о палочкѣ и побрюнчать на скрипицѣ своей, на которой онъ, учась у капельмейстера нашего, игралъ изряднёхонько. Пріятна мнѣ весьма была сія, оттого что слышалъ ее опять от сына; но къ вечеру опять-было насъ потревожилъ, сталъ жаловаться на голову, и былъ маленькій жаръ; но уснулъ, и прошло. Напротивъ того, дочь моя выздоравливала худо, и я боялся, чтобъ не сдѣлалось чего продолжительнаго.

Впрочемъ, весь сей день смущался я мыслями о ѣздѣ въ Тулу, и не могъ рѣшиться — ѣхать ли туда самому, или не ѣхать. Звать меня не звали, а самому ежели ѣхать — такъ боялся, чтобъ не расквелить Давыдова. И какъ я не сомнѣвался, что и при семъ случаѣ не преминутъ злодѣи чего-нибудь намутить на меня намѣстнику, но, по обыкновенію моему, препоручалъ защищеніе себя единому Богу, ибо самъ не въ силахъ былъ имъ противоборствовать, и тѣмъ паче, что ненавистники сіи были тайные и мнѣ неизвѣстные. Въ сихъ расположеніяхъ расположился я дожидаться утренней почты и не будетъ ли чего съ нею.

Наконецъ пришла и почта, но все ожиданіе мое писемъ изъ Петербурга было тщетное: не было никакого слуха. Сіе смущало и меня, и всѣхъ насъ. Я писалъ уже и къ г. Верещагину, хотѣвшему писать о томъ же въ Петербургъ, и спрашивалъ, не получилъ ли онъ чего и съ любопытствомъ ожидалъ отвѣта.

Не менѣе продолжала смущать и безпокоить насъ и ѣзда московская. Надлежало ѣхать, а ѣхать, за сыномъ, нельзя было: выздоравливалъ онъ весьма худо. Въ сей день могъ онъ хотя самъ о себѣ ходить, но ввечеру очень жаловался на грудь, такъ что мы принуждены были парить ее байкою, и боялись, чтобъ не вышло изъ того дурныхъ послѣдствій. Итакъ, чтобъ съ собою брать его, о томъ и помышлять было не можно, хотя ѣхать ему туда чрезвычайно хотѣлось, а и дома покинуть было не съ кѣмъ; заключали напередъ, что онъ пропадетъ от скуки, ибо видѣли, что онъ и безъ того все грустилъ и воздыхалъ, а по всему тому и не знали мы всѣ, что съ нашею ѣздою будетъ. Кромѣ сего огорчало насъ много и то, что болѣзни не переставали размножаться у насъ въ домѣ. Въ самый этотъ день занемогли у насъ вдругъ оба портные. Сіе также наводило сумнѣніе о ѣздѣ. «Не устать выѣхать, говорили мы между собою, но что если на дорогѣ или тамъ занемогутъ люди, или кто изъ насъ самихѣ». И сердце замирало и от одного помышленія о томъ. Словомъ, насъ равно какъ нѣкая невидимая рука отводила отъ московской поѣздки. Самая дочь наша не совсѣмъ была еще здорова, а гостья наша г-жа Челищева, сбиравшаяся ѣхать съ нами въ Москву вмѣстѣ, совсѣмъ-было слегла, и мы опасались, чтобъ она не залежала.

Единую отраду производила намъ въ сей день полученная въ первый разъ большая кипа газетъ, въ числѣ которыхъ были, въ первой еще разъ от роду, и французскія, извѣстныя подъ названіемъ «Куріе де-барень». Я выписалъ ихъ наиболѣе для сына, а онъ читалъ ихъ съ великимъ удовольствіемъ; «Ерлангскія» же выписаны были болѣе для лѣкаря, «Гамбургскія» для себя, а русскія для всѣхъ. Никогда я такъ много разныхъ газетъ не выписывалъ, какъ въ сей годъ, и признаюсь, что промоталъ на нихъ не мало денегъ, хотя были онѣ далеко не такъ дороги, какъ нынѣ, но я клалъ это вмѣсто проигрыша въ карты.