Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Возвратившись оттуда, принялись, мы за продолженіе нашихъ праздничныхъ увеселеній и за разъѣзды другъ къ другу. Прекрасная погода, стоявшая около сего времени, и начавшая произрастать трава съ одной стороны, а съ другой — наша музыка поспѣшествовали много къ пріятному препровожденію достальныхъ дней нашей Святой недѣли. Я могъ уже въ первый разъ быть почти весь день на воздухѣ и посѣтить всѣ сады, послѣ долговременнаго невиданія оныхъ, и въ особливости занимался увеселеніемъ себя красотами натуры и получилъ охоту собирать всѣ мысли, относящіяся до сего блаженнаго искусства и записывать оныя, дабы впредь можно было сочинять что-нибудь по сему предмету, каковымъ сочиненіямъ учинилъ я тогда же и нѣкоторое начало. Самый сынъ мой получилъ также въ томъ вкусъ и испытывалъ съ успѣхомъ и свои къ тому способности.

Но господинъ Давыдовъ не далъ намъ и Святую недѣлю провести всю спокоемъ и въ удовольствіи. А не успѣла настать суббота, какъ произошла новая от него ко мнѣ бомбандирація. Явились новыя и прямо безстыднѣйшія и безпокойнѣйшія требованія. «Господи! воскликнулъ я, прочитавъ полученное от него письмо, от досады и удивленія. Что этотъ человѣкъ думаетъ и помышляетъ! Итакъ уже по уши въ бѣдѣ, и чѣмъ бы ту какъ-нибудь тушить, а онъ еще болѣе лихія болѣсти затѣваетъ, и возможно ли? и есть ли въ немъ стыдъ и совѣсть? Дай ему еще сто четвертей гречихи, а про то и позабылъ, что на немъ уже и безъ того до 2,500 четвертей всякаго хлѣба. Пришли къ нему жалованье, а о томъ и позабыто совсѣмъ, что уже и безъ того 2,500 рублей промоталъ и, Богъ знаетъ, на что, и что даже Варсобинъ задержалъ за него 1,000 рублей собственныхъ своихъ денегъ»… Но что было дѣлать? Поговоривъ и по- досадовавъ симъ образомъ, принужденъ былъ наконецъ выполнить и сіи его требованія.

Какъ въ понедѣльникъ на Ѳоминой недѣли была старшая дочь моя имянинницею, то по сему случаю сдѣлалъ я у себя опять пирушку. Пригласили всѣхъ городскихъ къ себѣ и угостили ихъ у себя обѣдомъ и потомъ увеселяли музыкою и танцами, и были въ сей день веселы.

Павелъ мой въ состояніи былъ уже играть тріо и за игру свою пріобрѣлъ от всѣхъ похвалу не лестную. Но и сей день не прошелъ безъ нѣкоторыхъ для меня неудовольствій. Получилъ я письмы изъ деревень своихъ, и письмы непріятныя: изъ Дворенинова моего писалъ прикащикъ, что не достаетъ хлѣба на сѣмяна, а мужикамъ ѣсть нечего, и садовники жаловались на бездѣлье, и что не съ кѣмъ имъ работать въ садахъ моихъ; а изъ Козловской увѣдомляли меня, что межевой секретарь Дьяковъ, у котораго на рукахъ было наше межевое дѣло, умеръ и пошелъ воровать на тотъ свѣтъ. Все сіе было мнѣ непріятно, а особливо, что я съ симъ человѣкомъ былъ знакомъ и его предварительно нѣсколько уже и позадобрилъ. Далѣе подтвердилось извѣстіе, чтонамѣстникъ нашъ зачѣмъ-то и скоро-на-скоро поскакалъ изъ Тулы въ Москву. Сіе послѣднее меня нѣсколько порадовало и у меня, опасающагося от него гнѣва, нѣсколько на душѣ, по крайней мѣрѣ, на время отлегнуло.

Но радость моя не долго продолжалась. На другой же день послѣ того получилъ я ордера от своего начальника, которые меня вновь смутили и вздурили. Сей вѣтрогонъ, до отъѣздѣ намѣстника, еще болѣе взбѣленился и дурить началъ.

Въ сей разъ писалъ онъ ко мнѣ не партикулярно, какъ прежде, а безъ церемоніи повелѣвая ордеромъ, чтобъ я отпустилъ сто четвертей гречихи нѣкоторымъ постороннимъ. «Боже мой, воскликнулъ я, сей ордеръ прочитавши, что это за хозяйство? Хлѣба у самихъ нѣтъ и сами предъ недавнимъ временемъ предписали мнѣ, чтобъ оный всячески стараться покупать, дабы крестьяне не могли претерпѣть нужды, а намѣстникъ ордеромъ повелѣвалъ, чтобъ никому изъ постороннихъ не давать, а теперь изволь отпускать и послѣдній постороннимъ. Что это будетъ?!!» Кромѣ сего, было еще новое явленіе. Возмечталось, конечно, ему, что я от покупанія на волостныхъ крестьянъ рекрутъ получаю невѣдомо какіе прибытки, хотя въ самомъ дѣлѣ не имѣлъ я от того ни малѣйшихъ, а напротивъ того, скучалъ сими хлопотами. Итакъ, приказывалъ онъ, чтобъ впредь не мнѣ на свое имя ихъ покупать, а хочетъ самъ онъ покупать ихъ на свое имя. Захохоталъ я, сіе прочитавши, и сказалъ: «батюшка ты мой! изволь, изволь, я очень еще радъ, что ты меня от сихъ хлопотъ избавляешь. Увидишь самъ, есть ли тутъ какіе барыши, а развѣ самъ захочешь ихъ тѣмъ отягощать; по крайней мѣрѣ, я освобожусь от напраснаго оттого нареканія». Но сего было еще не довольно. Но что всего для меня было смѣшнѣе и досаднѣе, то (sic) изволилъ гнѣваться, для чего по сіе время хлѣба мною не накуплено. «Ахъ, сударик ты мой! воскликнулъ я, опять захохотавши: разсоривши его самъ, хочешь, чтобъ онъ въ одинъ мигъ былъ и накупленъ; но что изволишь приказать, когда никто его не продаетъ, и мы сколько ни стараемся, но нигдѣ его отыскать въ теперешнее вешнее время не можемъ, и когда онъ всѣмъ самимъ надобенъ, а излишки всѣ давно распроданы. О умницы, умницы дорогія! вамъ бы позднѣе о семъ еще вздумать и позднѣе еще мнѣ о томъ приказывать». Со всѣмъ тѣмъ, какъ ни досадовалъ я, но всѣ новыя требованія сіи приводили меня въ смущеніе и въ недоумѣніе, что дѣлать, а особливо въ разсужденіи хлѣба.

Не успѣлъ я от сихъ и нѣсколькихъ другихъ случившихся въ то же время разныхъ досадъ и безпокойствъ поуспокоиться и, собравшись съ духомъ, опять приняться за свои упражненія и продолженіе сочиненія начатой мною книжки «О увеселеніяхъ красотою натуры», какъ, дня чрезъ три послѣ того, раным-ранёхонько прискакалъ ко мнѣ опять гонецъ от г. Хвощинскаго, съ извѣстіемъ, что къ госпожѣ Бакуниной пріѣхалъ наконецъ г. Верещагинъ, ея зять съ дочерью ея изъ Петербурга, и что въ домѣ у нихъ, происходятъ терзанья и такія сцены, которыхъ онъ изобразить не можетъ, и просилъ меня, чтобъ я опять къ нимъ пріѣхалъ съ лѣкаремъ для подкрѣпленія огорченной старухи. Что было дѣлать! Мнѣ хотя и не очень хотѣлось опять туда ѣхать, и тѣмъ паче, что я заключалъ, что печали старухиной не можно уже такъ быть великой, какъ прежде, а дочь ея съ своимъ мужемъ имѣла болѣе причины втайнѣ смерти брата ея радоваться, нежели объ ней сокрушаться, поелику она осталась тогда единственною всему имѣнію ея наслѣдницею, — но какъ не можно было ни чѣмъ отговориться, то принужденъ былъ, посадивъ лѣкаря съ собою въ карету, опять туда ѣхать. Тамъ нашли мы всѣхъ огорченныхъ, но не столько уже истинною печалью, сколько притворною и наружною, кромѣ старухи; но и сію не трудно уже было мнѣ опять утѣшить и разговорить. Она приносила мнѣ вновь тысячу благодареній, называя меня лестнымъ именемъ «пластыремъ души» ея и отрадою. И мы, пробывъ у ней почти до вечера, въ тотъ же день возвратились опять въ Богородицкъ со множествомъ новыхъ вѣстей, привезенныхъ господиномъ Верещагинымъ изъ Петербурга, а особливо о начинающейся вновь войнѣ съ Шведами и о худомъ положеніи, въ какомъ находилось тогда все наше отечество.