Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Mémoires du prince Metternich, т. VII, стр. 670.

В конце этой книги, под общим заглавием: «Корреспонденты Головкина», помещен выбор писем, исходящих от лиц известных своим умом, с которыми он находился в сношениях: г-жи Сталь, Жозефа де-Мэстра, графа де-Коаньи, шевалье Буффлера, графа Каподистрия и др.

«Considération sur la constitution morale de la France », Geneve, Paschoud 1815.

См. в конце этой книги письмо графа Каподистрия от 2/14 июня 1816 г.

«L‘Education dans ses rapports avec le Gouvernemant». Geneve et Paris ches Paschoud 1818.

Факсимиле этого письма находится в журнале «L'Art». (Июнь 1904 г.).

Деятельное сотрудничество при составлении «Мемуаров» Станислава-Августа, последнего польского короля, внушило ему, может быть, вкус к подобным работам. Во всяком случае, подробности, сообщаемые им по поводу этих неизданных Мемуаров, весьма любопытны: «Я был одним из числа лиц, которые были допущены к ближайшему кругу короля. Давнишние деловые сношения, о чём я буду говорить в другом месте, те воспоминания об общественных событиях, которых меня удостоила Екатерина II, моя склонность к искусству и к литературе — вот данные, благодаря которым я во всякое время был вхож в кабинеты, куда я еще раньше вводил нескольких лиц, отличавшихся приятностью и благонадежностью обхождения. Однажды ночью, князь Безбородко был послан из Гатчины за мною и за вице-канцлером князем Куракиным, чтобы вызвать нас к государю для внезапного в одно и то же время допроса о характере наших сношений с королем. Мы на это имели лишь один ответ, но как наши отношения с ним ни были невинны, их всё-таки пришлось прекратить. Я уже больше не встречал короля, кроме только, как на торжественных выходах, и это было большой потерей для всего мира, так как мы постоянно редактировали, в виде Мемуаров, дневник, состоявший из девяти больших фолиантов, который был начат королем в день его коронования и закончен в день его отречения от престола. Там, с чистой совестью, как на исповеди, было собрано всё — политика, вопросы управления, придворные интриги и любовные приключения. Положение короля среди Дворов Австрии, России и Пруссии в течение тридцати лет было такого рода, что постоянная необходимость знать обо всём создала из этого дневника наиболее полный из всех существующих отрывков истории. Точность дневника была доведена до того, что там можно было найти записки расходов мельчайших сумм, если только эти расходы имели какое-нибудь отношение к делам. Я тщетно требовал, на следующий же день после смерти короля, выдачи этого сокровища его семейству, но граф Сергей Румянцев, которому было поручено императором привести в порядок наследство короля, погрузил этот дневник в безбрежный океан правительственных хартий!»

Князь Петр Долгоруков пишет в своих «Мемуарах»: «Граф Федор был один из величайших хвастунов своего времени; он рассказывал, будто он ведет политическую переписку с Людовиком XVIII, выдавал себя за главного составителя Хартии 1814 г. и никогда не замечал, что, слушая его, все втихомолку посмеивались». ( Dolgoroukov , Mémoires т. I., стр. 115).

Следующий анекдот, оказавшийся в бумагах графа Федора, заслуживает внимания, так как он не лишен некоторой пикантности: «У нас в России жил один старик из Любека Эпинус, прикомандированный сначала к делу воспитания великого князя Павла, а затем к департаменту иностранных дел, где ему поручалась работа с шифрами. Под очень простою внешностью это был умный человек, отличный математик и физик, настоящий философ и величайший любитель ходить пешком. Екатерина II его очень ценила и воспользовалась случаем при учреждении учительских семинарий, чему он много содействовал, чтобы наградить его орденом св. Анны. Принося императрице свою благодарность, Эпинус сказал: «Я почтительнейше благодарю Ваше Величество за то, что Вы меня на остаток моей жизни предохранили от палочных ударов». Он всегда возмущался безнаказанностью, которая приобреталась в России орденами, но с этого дня он всегда носил свой орден на старом сюртуке коричневого цвета, в котором он совершал свои экскурсии».

Автор по-видимому ошибается, так как здесь речь идет не о Кампенгаузене, а о Сальдерне.

Этот эпизод, рассказанный графом Федором, хотя и не правдоподобен, но представляет некоторый интерес, так как указывает на одно из течений мысли, столь опасных для прочности трона, которые выступали наружу вследствие некоторых неправильностей в поведении Екатерины II.

Карла Августа (1758–1828 гг.)

Карла Людвига, дочь которого (Елисавета Алексеевна) впоследствии вышла замуж за императора Александра I.

См. подробности в «Зап. Имп. Росс. Истор. Общ. т. XXVII, стр. 79; Asseburg, Denkwürdigkeiten, стр. 270; Шильдер Имп. Павел I стр. 104 сл. Этот автор говорит: «Вся ответственность за это происшествие падает на ландграфиню, увлекшуюся мыслью о блестящем браке её дочери».

Предпочтение, даваемое графом Федором этому объяснению внезапной немилости графа Андрея Разумовского, следует, вероятно, приписать не столько его любви к истине, сколько его ненависти к принцу Генриху Прусскому. «Никогда я не встречал человека более посредственного, пользующегося некоторою репутациею, ни более смешного, при больших протекциях, — говорит граф Федор в одной статье, посвященной специально принцу Генриху;— это был маленький человечек, очень худой и плохо сложенный, расхаживающий на очень высоких каблуках. У него — безобразное лицо с огромными глазами, как у плотвы, из коих один косится набок, с большим сердцеобразным париком на голове, украшенным буклями в голубиное крыло. Его фрачный костюм пестрел розовыми, лиловыми и желтыми цветами. Жеманные манеры, напоминающие скорее старую кокетку, чем пожилого мужчину, и хриплый голос, который он старается смягчить развязными манерами, — вот этот человек, на которого вам указывают, приговаривая: «Это великий человек».

Русские историки любят подчеркивать легкость, с которою немецкие принцессы отступали от своей религии каждый раз, когда им приходилось выходить замуж за наследника русского престола. По этому поводу интересно прочесть приведенный Бильбасовым документ о принятии православия принцессой Ангальт-Цербтской, а также письмо Екатерины II графу Румянцеву от 17 августа 1792 г., приведенного генералом Шильдером (История Императора Александра I, т. I, стр. 231, прим. 121): «Вопрос о вере не составлял затруднения, не более чем всё остальное (речь идет о принцессе Луизе Баденской, невесте великого князя Александра, впоследствии императора Александра I). Нашелся учитель богословия, который доказал Баденскому принцу преимущество православной веры, и успех получился такой, что можно было ожидать момента, когда сам принц пожелает перейти в эту веру.