Александр Королев - Илья Муромец

Особое внимание экспедиция уделяла потомкам известных сказителей. Хотелось выяснить, как былинная традиция сохраняется в их семьях. С этой целью Соколовы побывали в доме знаменитого И. Т. Рябинина в деревне Гарницы Сенногубской волости Петрозаводского уезда, выстроенном сказителем после своего московского триумфа 1894 года. Ивана Трофимовича уже не было в живых (он умер в 1908 году). В доме жили его потомки, бережно сохранявшие вещи, оставшиеся после знаменитого певца. Собирателям показали шкаф, диван, кровать, стулья, кофейник, семейные портреты, зеркало, про которое было сообщено, что оно подарено сказителю после концерта в Мраморном дворце, грамоту 1894 года и заграничный паспорт. Особое внимание гостей привлек бюст И. Т. Рябинина работы Д. С. Стеллецкого. Иван Трофимович был женат дважды. Имея во втором браке двоих родных сыновей Василия и Павла, он как к родному относился к пасынку — Ивану Рябинину-Андрееву. Иван Герасимович стал наиболее увлеченным последователем Ивана Трофимовича в исполнении былин. Еще в 1921 году Рябинина-Андреева приглашали в Петроград, где его пение слушал профессор В. Н. Всеволодский-Гернгросс. Выяснилось, что И. Г. Рябинин-Андреев знает 15–16 былин, из них записано было девять. В 1926 году сказитель умер. Членам экспедиции Соколовых удалось пообщаться с его сыном Петром Ивановичем и родным внуком И. Т. Рябинина Петром Васильевичем. Они и жили, разделившись, в родовом доме, и оба знали былины, но Петр Васильевич помнил две былины и, хотя имел красивый тенор, пел как-то вяло, долго заставлял себя уговаривать и стеснялся. Другое впечатление произвел Петр Иванович Рябинин-Андреев, который вел себя как готовый артист, жаждущий признания. Ему и суждено было стать продолжателем легендарной рябининской традиции исполнения былин. Впрочем, он лишь мастерски воспроизводил кое-что из того, что уже было записано от его отца и знаменитых стариков Рябининых — Ивана и Трофима.

Настоящей сенсацией стало открытие членами экспедиции двух по-настоящему талантливых исполнителей — семидесятилетнего Федора Андреевича Конашкова, от которого удалось записать 19 былин (столько же, сколько Рыбников и Гильфердинг зафиксировали от Трофима Рябинина), и потрясшего Соколовых 69-летнего Григория Алексеевича Якушова, спевшего 37 былин общим объемом в 10 тысяч стихов. Их Соколовы даже хотели повезти в Европу, но времена изменились, и поездка не состоялась. И все же общее впечатление от экспедиции было неутешительным. Б. М. Соколов сделал вывод, что «в скором времени былины ожидает вымирание. Более молодое поколение почти не знает их — былины продолжают еще существовать лишь благодаря старикам и старухам в возрасте от 60 до 100 лет». {57} 57 Соколов Б . Два сказителя… С. 306. Однако подобный пессимизм не мог служить основанием для прекращения фольклорных изысканий.

Любопытно, что одновременно с москвичами Соколовыми, деятельность которых финансировалась Государственной академией искусствознания, на Русском Севере в 1926–1929 годах работали комплексные экспедиции, организованные ленинградским Государственным институтом истории искусств, обследовавшие Заонежье, Пинегу, Мезень и Печору. В составе этих экспедиций принимали участие как опытные, так и начинающие фольклористы, многим из которых в будущем предстояло стать крупными учеными, исследователями фольклора, — А. М. Астахова, Н. П. Колпакова, И. В. Карнаухова, А. И. Никифоров и др. Из числа участников этой экспедиции особо хотелось бы выделить Анну Михайловну Астахову (1886–1971). Участие в первой поездке в Заонежье в 1926 году перевернуло жизнь сорокалетней учительницы, мечтавшей о научной карьере, но ранее планировавшей заниматься историей русского стиха. Вся ее последующая долгая жизнь будет связана с былинами. Астахова станет редактором многочисленных сборников былин, автором фундаментальных работ по русскому эпосу. А главным героем ее изысканий станет именно Илья Муромец. Не случайно в 1958 году ею будет издано академическое издание свода былин и сказок об Илье Муромце, собранных за сто лет, с развернутыми комментариями и добротной статьей-исследованием. Эта книга — настоящий путеводитель в мире былинных сюжетов, связанных с Ильей. Она явилась этапным произведением о главном русском богатыре, таким же, каким была за 90 лет до того вышеупомянутая фундаментальная монография Ореста Федоровича Миллера «Илья Муромец и богатырство киевское».

Экспедициями 1920-х годов открывается новый, советский этап в собирании и изучении эпоса, сопровождавшийся систематическими поездками ученых за былинами. Эти поездки довольно щедро финансировались государством, стремившимся опекать и собирателей, и сказителей, со всеми вытекающими отсюда положительными и отрицательными последствиями. Ну, об этом речь еще будет. Пока же отметим, что к концу 1920-х годов в распоряжении любителей русского фольклора имелось свыше двух тысяч текстов былин, раскрывающих 70–80 эпических сюжетов. {58} 58 Соколов Б., Соколов Ю . Поэзия деревни. М., 1926. С. 80. Благодаря самоотверженной работе собирателей образованная русская публика и узнала про благодушного, хотя и не всегда справедливого князя Владимира, про вежливого и благородного Добрыню Никитича, про непорядочного и нахального Алешу Поповича (среди «подвигов» которого поединок со страшным Тугарином кажется исключением), про женолюбивого франта Чурилу Пленковича, про страстного и цельного Михайлу Потыка, про отчаянного Василия Буслаева, про несчастного Дуная Ивановича, про богатого провинциала Дюка Степановича, про неразумного Ставра Годиновича и его умную жену и про многих других. И среди этих замечательных героев особо выделяется старый казак и крестьянский сын Илья Муромец, никогда не изменяющий своему типу — «типу спокойной, уверенной в себе, скромной, чуждой всякой аффектации и хвастовства, но требующей к себе уважения силы» (А. Ф. Гильфердинг). {59} 59 Гильф. I. С. 50. Теперь, поняв, «откуда что взялось», обратимся к этому центральному герою русского эпоса и попытаемся для начала составить его былинную биографию.

Славное богатырское прошлое Руси — эпоха стольнокиевского князя Владимира. При дворе этого эпического правителя — который, как известно, сам никаких подвигов не совершает — собираются разные по характеру и облику герои, обладающие колоссальной физической силой. В былинах так называемого киевского цикла богатырская биография молодца начинается с того момента, когда он отправляется в Киев, или оказывается в самом Киеве, или же выезжает из него. Слова о том, что «во стольном во городе во Киеве, у ласкового князя у Владимира заводилось пированье-столованье, почестен пир», служат началом значительной части былин. На богатом пиру в гридне княжеской находится место и для князей, и для сильных могучих богатырей, и для бояр толстобрюхих, и для купцов пребогатых, и для крестьян православных (вариант: мужиков деревенских). Гости вволю наедаются и напиваются, становятся «пьянёхоньки и веселёхоньки», шумят и хвастаются: богатый — золотой казной, богатырь — могучей силой, умный — отцом, матерью, а безумный — молодой женой. Кто хвастает своей «удатью», кто своей «участью», кто добрым конем, а кто цветным платьем. Скоро-скоро наступит апогей праздника — по палате между пирующими начнет похаживать сам Владимир-князь: «с ноги на ногу он переступыват, сапог-то о сапог поколачиват, желтыми кудрями принатряхиват, белыми-то ручками розмахиват, золотыми персьнями принашшалкиват». Тут уж самое время Ставру Годиновичу сделать неосторожное заявление или, например, сцепиться повздорившим за столом Офимье Чусовой вдове и Овдотье Блудовой вдове — и пойдет развитие былинного действа. Бывает, и сам Владимир, пройдясь среди людей, привяжется к тоскливо уставившемуся в свою тарелку Ивану Годиновичу с вопросом: почему тот «не пьет, не кушает, белой лебедушки не рушает»? Или вдруг примется князь не к месту скучать и жаловаться, что в Киеве-де добры молодцы все поженены, а красны девушки все замуж «подаваны», а холостым живет и таковым слывет только он один — киевский владыка. Тут-то богатыри Дунай Иванович с Добрыней Никитичем и получат от князя трудное задание…