Александр Королев - Илья Муромец

Если же отвлечься от несерьезных построений Квашнина-Самарина и вновь обратиться к «серьезным» представителям «исторической школы», то здесь перед нами встает неприятный вопрос. По большому счету Квашнин-Самарин просто попытался применить метод этой школы «по максимуму». И в этом он был последователен. Ведь странно, что, считая возможным подыскать прообраз любому былинному персонажу, исследователи споткнулись именно о центрального героя русского эпоса — Илью Муромца! Значит, метод оказывается несовершенным?!

И результаты, и метод поисков, применяемый сторонниками «исторической школы» (особенно в редакции Б. А. Рыбакова), неизменно вызывали возражения. Тезисно повторю основные из них. Прежде всего, убежденность в том, что былины обязательно содержат в своей основе конкретные исторические события, которые отразились в летописях, а у былинных героев, безусловно, есть летописные прототипы, покоится на довольно шатком фундаменте. Основанием для сопоставлений богатырей и кого-либо из исторических деятелей чаще всего служит схожесть имен. Между тем собственные имена и географические названия, встречающиеся в былинах, если и заключали в себе изначально какой-то смысл, то с течением времени этот смысл утеряли и начали переноситься певцами из былины в былину механически, в силу «инерции эпической художественной манеры» (выражение одного из самых последовательных критиков построений Б. А. Рыбакова — Б. Н. Путилова). {181} Вышеприведенные примеры более-менее удачных совпадений имен представляют собой как бы «витрину» «исторической школы». В большинстве же случаев такие сопоставления являют собой пример элементарных натяжек. Да и там, где эти совпадения наблюдаются, былинный сюжет, всегда довольно конкретный, не имеет ничего общего с фактами, изложенными в летописи. Что общего между Александром Поповичем, погибшим на Калке, и Алешей Поповичем, разделавшимся с чудовищным Тугарином?

Несомненно, что в былинах, создававшихся в разное время и распевавшихся веками, отразились разные исторические эпохи и события. Несомненно, что какое-то событие могло стать первоосновой, на которой началось формирование эпического произведения. Даже А. П. Скафтымов, на которого принято ссылаться как на одного из противников «исторической школы», считал нужным «предположить какое-то сюжетное ядро, которое в былине когда-то дорого было самой фактичностью своею, как воспроизведение определенного события подлинной жизни, всем известного и имеющегося в виду. Оттуда, из того отдаленного момента, и идет основная кристаллизация сюжета, как некоторого потом уже неразрывного слитка конкретных представлений. Такую, опричинивающую сюжет, прямую реалистическую направленность нужно предполагать лишь в самом начале возникновения песни; потом, очевидно, происходит ее деформация в постепенном отходе от реалистических интересов и в сосредоточении своего смысла и ценности на идеологической, морально-психологической или эстетической сторонах самих по себе». {182} Но, снимая чужеродные «верхние слои» с «исторической» основы той или иной былины, исследователи часто не понимают, где же начинается эта основа, а где всё еще проходит «налипший» в каком-то веке слой. «Налипавшее» так легко переваривалось и органично встраивалось в былинный текст, что «отрезать» зачастую приходится «по живому». Все былины, несмотря на различия в сюжетах, во времени и месте их составления и записи, строятся по одним и тем же принципам, представляют собой одну и ту же устойчивую художественную систему, с переходящими из текста в текст «общими местами», эпитетами и т. д. Поэтому так сложно определить время появления былинного сюжета — датировка всегда возможна только примерная и, как правило, спорная. Если бы в основе каждого сюжета лежала, так сказать, авторская работа, посвященная конкретному историческому событию, всё было бы иначе. И значит, метод разложения былины на слои, даже применительно к поиску первоосновы, не может дать убедительного результата. Исследователи рискуют, отделив от былины всё, по их мнению, наносное, не увидеть в результате ничего. Та трудность, с которой достигаются подобные результаты, настораживает. Если народ пытался таким способом сохранить память о реальных событиях прошлого, то цель явно не была достигнута. С точки зрения представителей «исторической школы», былины даже для специалистов представляют собой «своеобразный (и по-разному решаемый) ребус» (еще одно остроумное определение Б. Н. Путилова). {183} Вряд ли решение такого «ребуса» было под силу олонецким крестьянам!

Удовольствие аудитория сказителя получала вовсе не от выискивания параллелей между летописными и былинными Добрынями и Поповичами. То, что им предлагалось отведать, мало напоминает слоеный пирог. Это скорее борщ, в котором чего только не намешано. При желании, если покопаться в тарелке, можно заметить что-то похожее на тот или иной ингредиент, но в нем уже нет тех качеств, которыми обладал продукт перед тем, как его бросили в воду. И, самое главное, тот, кто такое блюдо сварил и предложил отведать, сделал это не для того, чтобы в нем копались, а для того, чтобы его ели и наслаждались результатом, не пытаясь почувствовать вкус использованных при приготовлении отдельных продуктов. Возможно, эта ассоциация не вполне удачна — представляя себе картину постепенного нарастания слоев на изначальных былинных текстах (нарисованную еще В. Ф. Миллером), сторонники «исторической школы» мыслили категориями геологии, а не кухни. {184} Но на знакомое со школьных времен изображение аккуратных слоев земной коры в разрезе содержание былин также мало похоже. Как писал В. Я. Пропп, «эпос подобен таким слоям земли, в которых имеются отложения различных геологических эпох». {185}

Что же касается веры крестьян в достоверность содержания былин, то эта вера вовсе не свидетельствует в пользу того, что «так оно и было на самом деле». Сказители и их слушатели верили «в историчность эпического мира в целом, со всеми его персонажами, типовыми ситуациями, отношениями, с происходившей в нем борьбой различных сил, с господствующей в нем фантастикой, чудесной или бытовой и психологической недостоверностью. Думать, что сказители верили в этот мир, поскольку он художественно обобщал действительные факты, т. е. поскольку он возводим к летописной истории и этой последней может быть объяснен, у нас нет решительно никаких оснований. Сами сказители не думали, что за этим эпическим миром стоит какая-то иная, „настоящая“ история; для них существовала и была реальностью именно эта эпическая история, необыкновенность и неправдоподобность которой снималась в их сознании удаленностью от их времени и их опыта». {186} Во времена Рыбникова и Гильфердинга, и даже позже, некоторые крестьяне верили в существование чудесной страны Беловодье и в то, что где-то живут люди с песьими головами, и в то, что люди в белых халатах, являющиеся в деревни с момента начала эпидемии холеры, сами эту холеру и «пущают». Их устойчивая вера во всё это никак не доказывает, что картина мира именно такова!