Александр Королев - Илья Муромец

Подобные метаморфозы случались в истории русской литературы — вспомним хотя бы знаменитого Бову-королевича. Известно, что «рыцарь Бэв из города Антона появляется впервые как герой французской chanson de geste , сложенной в эпоху крестовых походов. В XIII веке это произведение становится популярной народной поэмой и попадает в рукописи. Идея торжества справедливости и мщения за насилие, облеченная в форму занимательного авантюрного повествования, причудливое сочетание элементов сказки и романа обеспечивают произведению широкую известность по всей Западной Европе. С XIII века рукописные и устные варианты поэм о Бэве (Бевисе, Буово, Бово), кроме их родины — Франции, известны также в Англии и Италии. С началом широкого развития книгопечатания в XV–XVI веках многочисленные издания стихотворных и прозаических обработок этой поэмы широко расходятся по всем странам Запада. Печатные итальянские издания поэмы о Бове распространяются на Балканах. В XVI веке перевод повести о Бове проникает в Белоруссию и попадает на Московскую Русь». {407} В XVII веке «Бова-королевич» получает в России значительное распространение, наряду с другими переводными рыцарскими повестями — о римском кесаре Оттоне, о Петре Златые Ключи, о Василии Златовласом, о королевиче Брунцвике, об Аполлоне Тирском и др. В России «Бова-королевич» быстро ассимилировался с русским фольклором и постепенно из рукописных и печатных изданий целиком перешел в устное народное творчество, превратившись в занимательную волшебную сказку, популярную в самых различных слоях общества: ее слушали (или по-прежнему читали в самодельных рукописях) дворяне и купцы, мещане и крестьяне. Со второй половины XVIII века «Бова» возвращается в литературу — сотнями изданий на протяжении почти двух веков повесть живет в лубке. Сохранялась она и в своей устной форме; ее мотивы оказывали мощное влияние и на былины, и на «высокую» литературу (вновь вспомним нашего А. С. Пушкина!).

Могло ли нечто подобное произойти и с повестью о некоем Елии Моровлине-Муравленине? Конечно же нет: в случае появления в России подобного произведения оно задолго до XVI века должно было распространиться в Европе и быть там довольно популярным. Но в таком случае явившийся в 1594 году в Киев из Священной Римской империи, столицей которой была Прага, Эрих Лассота не мог не узнать в Елии Моровлине данного персонажа. Этого, однако, не произошло. Неизвестны нам, в отличие от «Бовы-королевича», ни западноевропейские «исходники», ни русские (в широком понимании, включающем Малороссию и Белоруссию) рукописные варианты повести об Елии. Ну и опять-таки «Ортнит» и «Тидрек-сага» созданы уже в XIII веке, задолго до предполагаемого времени создания гипотетической повести о похождениях моравского рыцаря. В общем, остается признать, что варианты прозвища Ильи из XVI века «Моровлин» и «Муравленин» не помогают прояснить, кто же мог выступить в роли прототипа Ильи Муромца. По крайней мере пока.

Но вернемся к Илиасу Русскому (вариант: Греческому) из немецких сказаний. «Русское» присутствие в «Ортните» не ограничивается включением в повествование могучего и беспощадного дядюшки главного героя. Столица Ортнита, расположенная в некой далекой Ломбардии, называется Гарда — именование, как давно установлено, восходящее к шведскому и немецкому названию русского Новгорода ( Holm-gard, Nogarden ) или к древнескандинавскому названию Руси — Gardariki (или Gardareich , страна городов). Как видно, создателю «Ортнита» приглянулось это экзотическое имя, позволяющее перенести место действия поэмы «далеко-далеко». Оставалось лишь соединить эту Гарду с другой — североитальянской крепостью, находившейся близ устья реки Тессино в бухте Гардского озера в Ломбардии. Последняя лежала «на пути из Германии через Альпы в Милан и Ломбардскую низменность — на пути, по которому часто ходили немецкие рыцари, сопровождавшие германских императоров в их походах в Италию, и крестоносные отряды, следовавшие в Палестину той же дорогой через итальянские гавани на Адриатике». {408} На образ экзотической Сирии, куда с войском направляется за невестой Ортнит, возможно, повлияли и мотивы из русской летописной истории: столица Махореля Судерс, на которую обрушиваются силы Илиаса, напоминает Суд летописных сказаний о походах первых русских князей на Царьград — часть византийской столицы, примыкавшую к пристани и чаще других страдавшую от русов. {409}

«Тидрек-сага» рисует более реалистические картины мира, хотя центром государства Аттилы оказывается Суза — Соест в Вестфалии. Но зато к востоку от этого «Гуналанда» расположена Польша, далее — Русь, а к северо-западу от русских — страна вилькинов или вильтинов, то есть вильцев — заэльбских славянских племен, вендов. Кроме их областей в Вилькинланд, судя по всему, входят еще Швеция и Дания. Такое странное соединение объясняется тем, что вендские племена (кстати, не составлявшие единого государства) в союзе с датчанами часто воевали с саксонскими герцогами и князьями, королями и императорами (Оттоном II и Оттоном III, Генрихом II). В общем, история борьбы Аттилы и Тидрека против вилькинов и русских представляет собой «полную исторических анахронизмов героизацию кровавой борьбы» саксонских правителей против славян, живших между Эльбой и Одером. Что касается прозвища нашего Ильи «Греческий», то оно может быть объяснено или как обозначение в средневековой немецкой литературе всего восточного христианского мира, включая Византию и Русь, или как немецкую народную этимологию прилагательного «gerzki» (из «gerdski» — «русский», «побывавший на Руси», от «gardariki», древнего названия Руси), понятого как «girski» — «греческий». {410}

Проникновение русских мотивов в немецкие сказания, из которых сложились «Ортнит» и «Тидрек-сага», объясняется устойчивыми контактами обоих народов в период Средневековья. Если говорить о времени, близком к моменту возникновения этих произведений, то здесь, учитывая упоминание в «Тидрек-саге» Новгорода, Смоленска и Полоцка, следует указать на 1180-е годы, когда в устье Западной Двины появился прибывший сюда вместе с любекскими купцами священник Мейнгард, одержимый идеей распространения христианства среди ливов. Ливы признавали верховную власть полоцкого князя Владимира ( Woldemarus de Plosceke ), и Мейнгарду пришлось испрашивать у русского князя разрешение на то, чтобы остаться в этой стране. Разрешение было получено. Немец построил в деревне Икскюль деревянную часовню и приступил к миссионерской деятельности. В Икскюле возникли каменные церковь и замок, а Мейнгард стал епископом. Затем на Двине начали возникать новые замки, немцы стали селиться здесь постоянно. Если романтик Мейнгард предпочитал действовать мирным убеждением, то его преемник Бертольд применял силу. В 1198 году он явился к ливам с крестоносцами, набранными в Нижней Саксонии, Вестфалии и Фрисландии. В бою с язычниками Бертольд погиб, а вблизи места сражения завоеватели в 1201 году основали Ригу. Преемники Бертольда уже не церемонились с туземцами — Рига стала центром ордена меченосцев. Давление немцев встретило сопротивление со стороны русских, действовавших в союзе с эстами и ливами. Центром сопротивления стал Полоцк. Князь Владимир, столь неосмотрительно подпустивший немцев близко к своим владениям, теперь вступил с ними в упорную борьбу; он и умер в 1215 году во время сборов в поход на Ригу. Этот Владимир, хорошо известный по немецким источникам, не упоминается в русских летописях, что неудивительно, учитывая то особое положение, которое занимал Полоцк среди других русских земель в домонгольский период.