Александр Королев - Илья Муромец

Следом за Астраханью на верность царю Дмитрию Ивановичу присягнул и терский воевода Петр Головин. Он отправил в Москву двух мурз — Санчулея и Батая, которые поздравили царя Дмитрия Ивановича с утверждением на государстве. Безбородый рыжеволосый царь-молодец принял посланцев Кавказа милостиво, хвалил терцев за прежнюю службу, поминал поход на Тарки, говорил, что, независимо от того, кто войско на шамхала посылал, участники похода способствовали прибавлению и расширению его, царя Дмитрия Ивановича, державы. Наконец, государь обещал одаривать и русских, и горцев милостями больше прежнего, главное, конечно, чтобы и они ему также верно служили. Сомнений, кажется, не оставалось — тот, кого в правительственных обращениях Годунова именовали расстригой Гришкой Отрепьевым, оказался царем Дмитрием Ивановичем. Ну, думалось терцам, теперь всё пойдет иначе! Правда, как это «иначе», было пока непонятно. Одновременно грызла досада — возвратившиеся из Москвы привезли с собой рассказы о том, как царь Дмитрий Иванович пожаловал донских казаков, активно поучаствовавших в возведении его на праотеческий престол. И они, терцы, тоже могли ему помочь, если бы не были заняты походом на шамхала. И сам государь говорил о захвате Тарков как о подвиге! Ну, так взял бы да и наградил как следует!..

А весной терское казачество прорвало: действовать надо, действовать! Сначала думали собраться всеми силами, пройти вдоль морского берега, войти в Куру и погромить «турских людей», а если не повезет с добычей, то попроситься в службу к персидскому шаху Аббасу. Зачем к нему обращаться? А потому что нет государева жалованья! Вернее, государь, точно, хотел нас пожаловать, думалось казакам, да лихие бояре то жалованье прибрали, и оно теперь до нас не дойдет! Во всем этом явно проступало неповиновение. Наконец дошло и до открытого выступления. Атаман Федор Бодырин принялся подговаривать казаков пойти на Волгу грабить купеческие корабли. А чтобы делу дать нужный размах и всех смутить, действовать надо государевым именем, только не того государя, что в Москве теперь сидит, — этот, как прежде Годунов, себя боярами окружил и забыл, кто его на престол посадил, и нет от него казачеству милостей, — а другого, «настоящего», отпрыска милостивого царя Федора Ивановича. Вроде как были же у того государя дети?! Дочь, что ли? Давно это было, и умерла она, кажется, в раннем детстве, да это и не важно! Дочь, сын ли — главное, вспоминается, что был-де кто-то, был, да и пропал, а теперь вот чудесно появился — как и царевич Дмитрий Иванович года полтора тому назад. И имя царевичу нашлось — Петр Федорович. Как видно, Бодырин был человеком изворотливым, большого ума. К тому моменту, когда замысел оформился в окончательном виде, вокруг атамана уже собралось человек с триста казаков, и политико-разбойное мифотворчество приняло коллективные формы. Активными участниками сговора стали казаки Булатко Семенов («наставник» Илейки Муромца), Василий (беглый холоп князя Никиты Трубецкого), Тимоха и Осипко, Мишка Шаблыкин и еще кое-кто. Предстояло найти подходящего «царевича». Мишка Шаблыкин предлагал своего подопечного — Митьку, сына астраханского стрельца, а Булатко Семенов — Илейку Муромца, также пришедшего в казаки из Астрахани. Какое-то время не знали, кого выбрать, но Митька, видно, струхнул — сказал, что в Москве никогда не бывал, царского обхождения не знает и вообще дальше Астрахани никуда и не ездил. Хотя зачем ему эта Москва и всякие столичные тонкости поведения?! Никто в детали особо вдаваться не собирался. Ведь неважно, что царевна Феодосия Федоровна, о которой что-то неясное помнилось, родилась в 1592 году, а скончалась в возрасте трех лет, и, доживи она до 1606 года, была бы явно моложе как Митьки, так и Илейки (последнего лет на десять).

В общем, остановились на кандидатуре Муромца, который и в Москве побывал, и еще много чего повидал. А он и не возражал особо. Так вчерашний беглый холоп стал Рюриковичем, племянником царя Дмитрия Ивановича, царевичем Петром Федоровичем, или, учитывая казачий колорит происходящего, царевичем Петрушкой. В глазах нормальных, законопослушных людей Илейка Муромец погубил себя окончательно. Страшный грех самозванства, когда человек отказывается от данного при крещении имени, от крестных и родных родителей, был пострашнее всех ранее совершенных им крупных и мелких грехов и преступлений. Хотя, конечно, Илейка мог себя успокаивать, что он, в отличие от Гришки Отрепьева, хотя бы не принял на себя имя уже умершего человека — настоящего царевича Петра ведь никогда не существовало. Так в жизни нашего героя начался новый этап, а в России появился очередной фальшивый потомок Ивана Грозного.

Но 300 человек — конечно, не войско, а шайка, таким числом больших дел не натворишь. Бодырин и его соумышленники явились к войсковому атаману Гавриле Пану в городок на протоке Быстрой, где тот жил. Туда же прибыл и посланный от терского воеводы Петра Головина казачий голова Иван Хомяк. Этот потребовал выдать Петра-Илейку законной власти. Размыслив, атаман Пан поддержал замысел Бодырина, а чтобы Головин не смог им никак помешать, терцы, теперь уже под предводительством войскового атамана, переехали на остров Чечень — привычное место, откуда начинали они свои морские набеги. Вскоре по призыву Гаврилы Пана на Чечень съехались казаки из всех городков и притонов Терека. Началась подготовка стругов для волжского похода. Оценив происходящее, воевода сменил тон. Теперь Головин просил, чтобы атаман оставил на Тереке хотя бы половину казаков — ведь опасность от тарковского шамхала и прочих «турских людей» никто не отменял. Напрасно — прекрасно осознавая, на что идет, Пан не собирался дробить собственные силы. Собравшись всем войском, погрузившись на корабли, терские казаки отплыли к Астрахани.

Подойдя к городу, Пан и Бодырин предъявили Хворостинину царевича Петра Федоровича и, заявив: везем-де его в Москву — к дяде, потребовали, чтобы им позволили остановиться в Астрахани. Немало удивленный оборотом дел воевода затворился в городе, не пустив в него мятежное войско. Поняв, что разграбить Астрахань не удастся, казаки, не теряя времени, двинулись дальше, вверх по Волге, везде разглашая, что они идут к государю и с ними — царевич Петр. К мятежному воинству примкнули волжские и яицкие казаки. Народу сообщалось, что царевич — точно сын Федора Ивановича и Ирины Федоровны, но государыня, зная, что ее брат Борис Годунов попытается погубить царское чадо так же, как раньше приказал убить царевича Дмитрия Ивановича, обманула злодея, сначала сказав, что родила некую «неведому зверушку» — «полмедведка и полчоловека», а затем представив всем подставную девочку, выдав ее за дочь. Ну а настоящего ее ребенка, как водится, спрятали до времени добрые люди. Слушая эту сказку, народ делал вид, что верил, но в основном не верил. Да и ладно! В любом случае, присутствие столь важной особы не мешало казакам грабить купеческие караваны и подвергать Поволжье беспощадному опустошению. Добычи было много. В разбитых волжских городках казаки захватили пушки, отовсюду к ним прибывал «черный» люд — такая же голытьба поволжская, как и Илейка всего несколько лет назад.