Рудольф Фукс - Песни на «ребрах»: Высоцкий, Северный, Пресли и другие

Помню, нас в очередной раз попытался поймать комсомольский оперотряд. Но они просчитались — нас было значительно больше, бригадмильцы ушли несолоно хлебавши и слегка помятые… На клуб давно смотрели косо, а тут такой повод! За нас взялись серьезно, шили чуть ли не 58-ю статью — антисоветская деятельность! Спасло то, что среди нас были дети высокопоставленных родителей. Дело замяли. Но прежде чем нашу компанию разогнали, я сумел всех ребят не просто удивить, а довести до полуобморочного состояния…

Звезда Элвиса тогда уже ярко сияла на небосклоне американской поп-музыки. Он еще не был женат, хотя его будущая супруга Присцилла, которой было всего 14 лет, уже жила у него после возвращения певца из Германии, где он прослужил два года в танковых войсках. Им еще предстояло подождать несколько лет, прежде чем по американскому закону они смогли официально вступить в брак.

Элвис вырос в пуританской семье, с детства в нем воспитывали уважение к женщине. Присцилла была дочерью армейского начальника Пресли, в доме которого в Германии тот часто бывал. Будущий тесть за два года службы имел возможность изучить Элвиса настолько, что без всяких колебаний доверил ему свою дочь и отпустил ее в далекую Америку.

Тем временем американские и европейские газеты соревновались, как поизощреннее изобразить развратность Элвиса Пресли. За раскованные движения на сцене во время исполнения рок-н-ролла его единодушно окрестили Пелвисом, что в переводе означало человеческий таз. Да, движения, конечно, недвусмысленные, но это была всего лишь сценическая поза, зачастую оправданная текстами песен.

Продвинутая, как теперь говорят, в смысле рок-н-ролла молодежь внимательно следила за публикациями о стремительно растущей славе Элвиса в изданиях типа «Молодежь мира», «Крокодил» и «Смена». Там со смаком сообщалось о количестве сидений, разбитых его поклонниками на концертах, соблазненных девицах, о том, как он в исполнительском раже проглотил свой собственный фарфоровый зуб, после чего концерты пришлось прервать, о его «дебильной» внешности и т. д. Но всё это не действовало — мы любили его за прекрасный голос, великолепное чувство ритма, бешеный темперамент и харизму. В клубе мы обменивались записями, разучивали сложные танцевальные финты, требующие акробатической ловкости, и просто здорово проводили время.

Как президент нашего сообщества я понимал, что одной коллекции рок-музыки, обширного альбома вырезок из периодики (не только советской) и умения неплохо танцевать было маловато для безоговорочного авторитета среди соклубников. И я решил через знакомого моряка дальнего плавания послать письмо самому Элвису Пресли. На ломаном английском поведал Королю о его широкой популярности среди молодежи Питера и намекнул о нашем подпольном рок-клубе. Адрес фан-клуба Элвиса я взял с оборотной стороны одной из его первых долгоиграющих пластинок.

Шло время. И каково же было мое удивление, когда в почтовом ящике я обнаружил конверт без обратного адреса, опущенный кем-то на ленинградском главпочтамте. Под наружным конвертом я обнаружил другой, с обратным адресом фан-клуба Пресли! На конверте были мой адрес и имя с фамилией. Трепетной рукой я вскрыл его и обнаружил письмо от Элвиса — отпечатанное на машинке, но с его личной подписью. Начиналось оно словами «Дорогой Руди!» и заканчивалось — «Ваш друг Элвис Пресли», что и дает мне основание называть его другом. Певец тепло благодарил за мое послание, выражал удивление и восторг, что его знают и любят даже в России, и прилагал свою фотооткрытку с припиской от руки: «Любящий Вас Элвис Пресли». Сам Король, получив письмо из далекой России, при всей его популярности и занятости счел нужным ответить! А все твердили о его звездной болезни…

Судьба этого письма оказалась печальной. Я хранил его в развернутом виде между страниц моего альбома с материалами о рок-н-ролле. Портрет с автографом лежал среди других фотографий Элвиса. После моего ареста в 1965 году альбом со всем содержимым был изъят при обыске, как и все грампластинки. Дальнейшая судьба драгоценного послания мне неизвестна. Последний раз я видел свой разорванный альбом на полу в кабинете следователя. Было видно, что его топтали сапогами.

В конце 70-х я оказался в эмиграции в Нью-Йорке, где однажды столкнулся с одним из самых ярых поклонников Элвиса в Америке. Он собирал буквально всё связанное с покойным Королем. Когда я ему рассказал о весточке от Элвиса, он мне не поверил и сделал запрос в фан-клуб, на адрес которого когда-то было выслано письмо. Там подняли архивы и нашли копию моего послания. А самое главное, нашли копию ответа. Воодушевленный коллекционер вернулся ко мне с карманами, набитыми наличностью. Коллекционер предложил за письмо десять тысяч долларов. Что я мог ответить?..

Для записи любимых песен я приобрел у паренька из соседней школы специальный аппарат, собранный по чертежам из журнала «Юный техник». С грехом пополам нарезав пару пластинок, я ощутил предпринимательский зуд, заставивший меня направиться в магазин «Мелодия» и предложить свой товар высокому парню с бородкой по имени Алеша. Он приобрел эти «уникальные» пластинки за 10 дореформенных рублей, и с того момента я стал подпольным бизнесменом. В дальнейшем сам старался не торговать. Этим занималась группа сбытчиков.

Так продолжалось до тех пор, пока в мое окружение не внедрили стукача, который заказал большую партию накануне праздника 1 Мая 1960 года. После бессонной ночи, когда на полу квартиры высились горы стружки и лежали пачки пластинок, в шесть утра в дверь нашей коммунальной квартиры позвонили. Открыла моя перепуганная мать. На пороге стояли милиционеры с двумя понятыми. В результате обыска вынесли весь заказ, оригиналы и сам станок. Меня тоже «изъяли» вместе с имуществом и отвезли в райотдел на бывшую улицу Ракова (ныне — Итальянскую). Туда же доставили еще человек двадцать «писарей» со всего города.

Вот здесь-то я и увидел впервые всех своих коллег — энтузиастов подпольной звукозаписи, и среди них Руслана Богословского, которого уже брали, как оказалось, неоднократно. Он держался молодцом соответственно гусарской внешности и офицерской выправке. Как выяснилось позже, наследственной. Станок его блистал никелем и хромом в отличие от наших самопалов.