Ганс Рот - Ад Восточного фронта. Дневники немецкого истребителя танков. 1941–1943

Какой все-таки отвратительный день! Хлещет дождь, и порывистый холодный ветер насквозь продувает мертвые улицы, задувает из пустых глазниц окон. Мы укрываемся в полузасыпанном битым кирпичом подвале. Здесь, по крайней мере, осталась хоть плита, у которой можно погреться, если ее растопить. Но она холодная, гореть не хочет, только воняет, да так, что легкие вот-вот вылезут наружу. Помещение небольшое, места всем не хватает, но разве кого-нибудь выгонишь под дождь и под огонь, который никак не желает оставить в покое даже развалины. Поэтому мы и набились сюда, как сардины в банке. Но это уже не имеет значения, во всяком случае, мы хотя бы в относительной безопасности в этой темной дыре, где проторчали до са мого вечера. Вечером нас сменили. В довершение всего откуда-то сверху в подвал начинает сочиться вода! Погода сегодня и впрямь собачья! Зато прекрасно подходит для атак русских – судя по грохоту их орудий, они опять задумали что-то в этом роде.

Почти ежесекундно толстые стены подвала сотрясаются от близких взрывов крупнокалиберных снарядов. Вот еще рвануло, на сей раз в развалинах прямо над нами. Как все-таки резонирует даже битый кирпич! Деревянные балки угрожающе скрипят, с потолка падают грязь и известка, но сам подвал пока держится. Добрый русский подвал!

После этого крайне неудачного визита на участок «Казино» и начались схватки за каждое разрушенное или полуразрушенное здание квартала. Только и перебегаешь, едва завершив одну рукопашную схватку, к другой, разгоревшейся у очередного подвала или груды битого кирпича…

Нет смысла называть улицы, которые навечно останутся символами беспримерной храбрости и ужасных страданий. И карт тут не требуется – любой, кто сражался здесь, знает их наизусть и про каждую поведает тебе целую историю. Он расскажет тебе и о минутах ужаса в горящем заводском цеху, и о связанных узлом или разодранных, как бечевка, железнодорожных рельсах, о перекрученных металлических лестницах и о выгоревших газгольдерах.

В эти темные ночи красные внезапно набрасываются на наши посты боевого охранения и бесшумно снимают их – я употребил здесь слово «набрасываются», но оно не совсем подходит для описания того, что происходит в действительности. Понимая, что просто так нас им не одолеть, они начисто утрачивают всякое подобие разума. Всем и каждому ясно, на что способен человек в эти минуты, в особенности вооруженный. Они выкрикивают команды, подбадривают остальных, но нас этим не напугаешь – мы достаточно наслышались их в прошлом году, просто в городских руинах они воспринимаются еще более нечеловеческими.

В эти дни мы палим из обычных минометов, противотанковых орудий и шестиствольных реактивных минометов. Нередко при стрельбе из минометов траектория такова, что от нее мало толку – выпущенная из развалин дома на одной стороне улицы мина попадает не в противоположные руины, а дальше, во двор. Мы захватываем, скажем, пять разрушенных домов, потом два из них превращаются в место схватки с противником, цель которой – вернуть себе эти пять домов. Часто их бывает и не пять, а больше, одним словом, цифры могут варьироваться.

Все ночи здесь на одно лицо: следы трассирующих пуль, вспышки разрывов, пылающие или догорающие здания, искры на ветру и восхитительно красивое, усеянное звездами небо. Но уже похолодало, и подсознательно стараешься передвигаться вблизи горящих зданий, даже невзирая на вполне реальную возможность обрушения стен.

Потом в темноте вдруг послышались голоса ночи: звук рикошетирующей пули, глухой взрыв тяжелой мины, вой огнеметов и примерно минутная интермедия «сталинских органов». И над всем над этим звездное небо, красивее которого мне видеть не приходилось. Но его безмятежная пустота внезапно нарушена целой стаей советских бомбардировщиков. С этой минуты звезды на небе разноцветные и явно искусственного происхождения.

Земля содрогается от многочисленных разрывов сброшенных бомб, и на нас обрушивается багровый ливень осколков. Все мы сидим или лежим, не шелохнувшись, у края еще не обвалившейся стены здания или скрючившись на битом кирпиче свежей воронки. Кое-кому из наших лежащих уже не подняться, они даже не ощущают падающих на них объятых пламенем деревянных балок.

Этим сценам уже никогда не стереться из памяти – пылающие руины Воронежа, посеревшие, измученные лица бойцов, бессонные ночи и ни на секунду не покидающий тебя страх неизбежной предстоящей атаки, ожидаемой или неожиданной, но затихшей лишь на время.

Все выпало нам в этой стране: летние бои под дождем, до краев заполненные грязной водой траншеи и окопы, покрытое толстой коркой грязи обмундирование. Потом был июль с его испепеляющей жарой и тонкой, как пудра, пылью, здесь влажная духота, сменивший ее сырой холод, мириады воронок от бомб и снарядов, груды битого кирпича. И на все на это уже довольно скоро падет белый саван чистого, девственного снега – неотъемлемая часть суровой русской зимы.

Этот второй по счету год кампании в России мы уже не воспринимаем столь наивно и неискушенно, как прошлый. Не успевшие избавиться от идеализма, бесшабашные солдаты превратились теперь в измученных, взвинченных солдат-окопников, замкнутых субъектов, лишенных чувства юмора. Горечь заставляет нас смотреть на все вокруг обостренно-критически. Сроки этой войны вызвали в нас эти перемены, на которые мои товарищи реагируют с едким сарказмом, а я – с оттенком печали. Я не Людвиг Ренн [48] Людвиг Ренн (1889–1979) – немецкий писатель, настоящее имя Арнольд Фит фон Гольсенау. Романы «Война» (1928) и «После войны» (1930) и др. , не Эрих Мария Ремарк [49] Эрих Мария Ремарк (1898–1970) – участник Первой мировой войны, автор известных романов «На Западном фронте без перемен», «Три товарища», «Триумфальная арка», «Черный обелиск», «Время жить и время умирать». , так что хватит пока об этом!

Есть одно, что заставляет нас идти: осознание той любви, которую питают к нам, фронтовым воякам, родные и близкие дома. На нас смотрит вся страна, вся Германия гордится нами. Вся ли? Ну, наверное, не вся, за исключением кучки ничтожеств, не достойных называть себя немцами!

У каждого фронтовика своя судьба. Есть счастливчики, баловни судьбы, и если их подразделение участвует в бою, пусть даже в самом ожесточенном, они выживают и выходят из этих сражений, обогащенные новым боевым опытом. Солдат-фронтовик надеется (и не зря), что вся страна следит за теми стрелочками на карте, слушает сводки Верховного командования и осознает и свой личный вклад в это.

Куда мучительнее и тяжелее другая война, та, когда ты, искушенный солдат-фронтовик, не трус и не пораженец, вынужден вести затяжные оборонительные бои. Естественно, бои такого рода лишь вскользь упоминаются в военной прессе. В этих боях нет моментов, которые полностью компенсируют все трудности наступления. Мы ожесточенно деремся за каждый метр земли, все сразу – офицеры, унтер-офицеры и рядовые солдаты, все мы днями, а иногда и неделями лежим в окопах и траншеях под страшным огнем противника и не уступаем ему. За одной атакой следует другая, потом контратака и так далее.