Ганс Рот - Ад Восточного фронта. Дневники немецкого истребителя танков. 1941–1943

Если говорить о героизме, то это героизм каждого фронтовика в отдельности, тех безымянных сотен и тысяч солдат и офицеров, которые героически выдержали оборонительные бои последних месяцев.

Идет легкий снежок, и холодный ветер дует нам прямо в лицо. Все уставились туда, где в любую минуту может разверзнуться ад. С первыми лучами солнца мы ждем атаку русских. Тысячи людей ждут и ждут… Ждут, нервно теребя противогазные коробки, перекладывая ручные гранаты, готовясь к обороне. Сотни бессмысленных, машинальных действий.

Наши товарищи-артиллеристы застыли у своих орудий, они тоже ждут… Кто-то нетерпеливо мусолит винты разведывательного планера. Тяжелые гаубицы расположились далеко, очень далеко… Повсюду готовые к стрельбе снаряды. Артиллеристы-реактивщики в сотый раз проверяют сопла реактивных мин – именно их залп должен будет смести первую волну атаки красных. Все должно работать, как часы, чтобы не позволить превосходящей по численности большевистской орде смять нас и заполучить еще кусок этого вымершего города.

Дрожа от холода и страха, заползаем в окопы и траншеи… Да, зубы у нас выбивают дробь не только от холода! Тысяча вглядывающихся вперед посеревших лиц… Успех обороны зависит от глаза горстки солдат – наблюдателей на передовой. Именно им предстоит вовремя распознать угрозу в пелене снега…

Снег становится гуще. Через метровую полосу грязной жижи неловко прыгает вестовой. Приказ из штаба дивизии! «В момент атаки противника нашей пехоте нанести ответный удар и немедленно начать контратаковать. Противотанковое подразделение поддерживает атаку и одновременно нейтрализует танки противника». Если судить по тому, что накорябано на этой засаленной бумажке, нам предстоит уклониться от удара врага и как можно скорее попасть в мертвую зону его тяжелой артиллерии.

Мы мерзнем, слезящимися глазами уставившись в хлопья снега, ждем…

И тут внезапный разрыв сотрясает все вокруг. Начинается сметающая все артподготовка Советов. Их артиллерия бьет с удаленных позиций, а вот противотанковые орудия русских тявкают из здания на противоложной стороне улицы. Танки бьют и справа, и слева, эскадрильи авиации угощают нас бомбами с небес. Время от времени тут или там рванет мина.

Гроза! Разразившаяся в аду гроза! Грохот, рев, свист… Свист тысяч осколков разнокалиберных орудий, свист сотен пуль, разлетающаяся черными брызгами грязь, тухлая пороховая вонь и среди всей этой какофонии мерные хлопки наших минометов.

Нам предстоит пройти через этот ад, пехотинцы устремляются на врага, опережая нас, от них требуется сейчас бесстрашие и твердость духа, упорство и хладнокровие. Им ни на секунду нельзя и мысли допустить о том, что их сейчас могут убить или ранить.

Шум пехотного боя: пулеметные очереди солдат, не более чем едва различимые пикколо в громоподобной симфонии войны. Но именно они, именно легко вооруженный личный состав, в конечном итоге и решит исход боя.

После часовой кровопролитной, остервенелой рукопашной схватки атака красных отбита. Они исчерпали резервы сил. К нам в тыл, спотыкаясь, с искаженными ужасом лицами, бредут пленные. Но тяжелые вооружения по-прежнему весомо заявляют о своем существовании, слышны и залпы тяжелой артиллерии, артиллерия врага пытается хоть на несколько секунд пробить брешь в цепи обороняющихся на случай второй или третьей атаки.

Вот уже несколько дней, как сильно похолодало. Сегодня на термометре минус 25, руины покрыты толстым слоем снега. Но постоянные разрывы смазывают эту непорочную белизну, стряхивая снег в грязь, оставляя на нем жуткие черные и красные пятна. Сложности начинаются снова, одному Богу ведомо, что готовят нам следующие недели. Вдруг эту не нарушаемую ничем идиллию ярким светом прорезают сигнальные ракеты советских бомбардировщиков. И с этой минуты настоящие звезды на небе уже не различимы – их заменяют искусственные.

Непривычно спокойно на всем воронежском участке. Говорят, русские отвели большую часть войск для участия их в крупных наступательных операциях на юге. Ну что же, подождем – увидим! Наша солдатня – мастера по распространению всякого рода слухов. Однако совсем не похоже, что нас здесь на несколько дней вдруг оставят в покое! До сегодняшнего дня ни о каком покое и речи быть не могло. Мне представляется, что все продолжится после прибытия свежих сил.

Поступили маршевые приказы! Сколько же их было за всю эту богом забытую кампанию? Нам предстоит передвигаться на своих двоих, потом в товарных вагонах, а повезут нас разнообразия ради на север. На целых двое суток нас избавят настороженно выглядывать из траншей и шастать по припорошенным снегом болотам, где под каждой кочкой – мина. И разглядывать в бинокли и стереотрубы позиции большевиков и их пулеметные гнезда.

Двое суток мы будем избавлены от необходимости вечно пригибаться и шлепаться в грязь каждый раз, когда враг своей длиннющей лапой тяжелых вооружений попытается дотянуться до наших позиций, будто намереваясь стереть с перепаханной земли все, кроме воронок. Нам не придется по ночам слушать «сталинские органы», наблюдая, как тьму прорезают бесчисленные вспышки, не придется поражаться внезапно наступившей после артобстрела, воя снарядов и свиста осколков тишине, которая пару секунд спустя снова превратится в грохот и гул.

Приказ таков: «Роту перебросить на север». Эти слова вырвали нас из состоянии подавленности и безразличия, пробудили в нас желание выжить, вывели из состояния перманентного стресса наши нервы, мышцы, это состояние не покидало нас до посадки в умиротворяющую безопасность товарных вагонов. Мы неторопливо движемся на север километр за километром. Куда? Никто не знает. Впрочем, это и не важно. Укутавшись в тепло сена, мы впадаем в дрему, а скоро – и в спокойный освежающий сон.

Следующие пять суток никаких забот, сплошной сон на колесах состава, пересекающего равнины России, необозримые и мертвые. Потом разгрузка. Груды битого кирпича Воронежа, города мертвецов, остались где-то далеко-далеко. Мы снова в степи, и, чтобы уберечься от холода и противника, приходится рассчитывать на грязные и вонючие деревенские хаты. Солдаты! Солдаты! В пронизанные ледяным холодом дни мы боремся со снегопадами, а по ночам вознаграждены коротким и беспокойным сном в этих смердящих хатенках. Не то чтобы мы так избалованы европейским комфортом, хотя в Европе приходилось спать в куда более нормальных условиях. Но и там мы грезили об огромных залах в стиле барокко в каком-нибудь замке Франции и чтобы не знать и не ведать ни о какой войне. Нам приходилось заваливаться спать на набитых соломой тюфяках в подвалах домов, приходилось вздрагивать от каждого выстрела, приходилось сражаться с клопами на красных марокканских циновках. Нас иногда докучают воспоминания о чистых простынях постелей в каком-то интернате в Бельгии, на простынях, не знавших ничего, кроме более или менее девственных тел тамошних учениц. Мы пережили массированные атаки клопов на кожаных диванах в домах польских евреев. На грудах подушек, на пахнущих чистотой расшитых одеялах в Западной Украине мы видели в наших снах родной дом. А вот последние месяцы приходится довольствоваться вонючими дырами в «раю для рабочих».