Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Сразу после этого в проходе между первым рядом и эстрадой появился некий молодой человек, лысеющий блондин невысокого роста в черном пиджаке («с неприятным лицом дегенерата», – сказал позднее кто-то из свидетелей), который, по одним показаниям, занимал место в первом ряду (по его собственным словам – во втором). Подойдя на расстояние в несколько шагов к Милюкову, который остановился как раз перед Набоковым (в газете «Накануне» писали, что поза ВДН «показывала намерение проследовать за Милюковым в лекторскую комнату»), и, выкрикивая фразу «За царскую семью и Россию», молодой человек выхватил револьвер и произвел один за другим несколько выстрелов. Выстрелы были очень тихими и в первый момент показалось, что стреляют холостыми зарядами, но, когда за первым выстрелом последовали другие, стало ясно, что стрельба идет боевыми патронами и направлена именно в Милюкова. После первого выстрела один из присутствующих (его фамилия сохранилась: доктор А. Н. Аснес, еще один представитель кадетской партии) специально толкнул Милюкова, повалив его на пол и силой удерживая его в этом положении. Именно это и спасло ему жизнь в первую секунду. Выстрелами были ранены политик, представитель Партии народной свободы Лев Эльяшев, Август Каминка и Полина Португейс, жена журналиста, социал-демократа Семена Португейса, и сам Аснес.

В зале мгновенно поднялась паника. Публика вскочила с мест. Люди, давя друг друга, бросились к выходу. Милюков собрал полный зал, поэтому можно только представить, что это было за зрелище – огромная толпа (в газетах писали почти о тысяче двухстах зрителей), пытающаяся в панике в одну секунду в полном составе пролезть через игольное ушко небольших дверей.

В тот момент, когда раздался первый выстрел, Набоков вскочил со своего места и двинулся не в сторону выхода, куда направилась вся масса публики, а в обратную сторону, в проход, в котором стоял убийца, стремясь отвести угрозу от Милюкова. Тем временем стрелявший продвигался вперед, к упавшему Милюкову. Расстреляв все патроны, преступник бросил револьвер, видя Милюкова на полу и полагая, что он убит. Однако через несколько мгновений между убийцей и Милюковым оказался Набоков и, когда убийца с ним поравнялся, схватил его за руку. Завязалась борьба, оба оказались на полу.

В этот момент на эстраду вскочил второй преступник, который также выхватил револьвер и открыл огонь в том же направлении, что и первый. Как следовало из материалов суда, три пули попали в Набокова, одна – в спину, которая и стала смертельной; задев левое легкое, пуля прошла через правый сердечный клапан. Другими выстрелами были ранены двое других присутствующих. Первый нападавший, который боролся с Набоковым на полу, вскочил на ноги, выхватил второй револьвер и сделал один выстрел, которым ранил еще одного гостя вечера, но тут же был схвачен журналистами, сидевшими за столиком печати и бросившимися в проход с другой стороны. Второй преступник, оставшийся на эстраде, крикнув несколько слов о том, что отомстили за убийство русского государя, успел сбежать в зал и смешаться с толпой. Первого нападавшего звали Петр Шабельский-Борк, второго – Сергей Таборицкий (забавный факт: в одном номере газеты «Руль» его фамилия встречалась в четырех различных написаниях, кроме правильного, еще были Таборийский, Табарисский и Тарисский). О них самих, об их мотивах и о том, как сложились их жизни в дальнейшем, подробно расскажем чуть позже.

Набоков был перенесен в лекторскую комнату. В первый момент окружающим показалось, что он даже не ранен, а только потерял сознание, но через несколько минут в комнату явился немецкий врач, который, осмотрев Набокова, констатировал смерть из-за ранения в сердце. Пуля попала в спину и прошла навылет. По заключению врача, смерть последовала моментально.

В это время Таборицкий, на которого поначалу никто внимания не обращал, направился в гардероб, забрал свою одежду и пошел к выходу. И только когда какая-то женщина (как следовало из судебных протоколов, ею оказалась некая госпожа Р. Аронштам) крикнула: «Вот второй убийца!», – Таборицкий был задержан толпой. Срочно прибывшим полицейским и агентам в штатском стоило определенных усилий удержать толпу, желавшую линчевать заговорщиков, которые к тому же позволяли себе антисемитские высказывания.

Автору этой книги благодаря документам, найденным в земельном архиве Берлина, удалось установить, что как минимум в день убийства (28 марта) полиция получила уведомление о том, что на лекции Милюкова ожидаются «некоторые нарушения порядка из-за русских кругов правого толка» – именно такое сообщение хранится в архиве (все эти документы, а также некоторые другие из того же архива публикуются в этой книге впервые). На том же листе цитируется еще одно донесение, датированное 22 марта. В нем содержится указание направить на «собрание» русскоязычного сотрудника, который бы его «проконтролировал», а два других сотрудника (вероятно, в штатском) должны были просто принимать участие в мероприятии и в случае нарушения порядка вызвать полицейское подкрепление, что, в свою очередь, с полицией было оговорено заранее. Сложно однозначно понять, о каком именно мероприятии говорится в сообщении от 22 марта – возможно, об упомянутом выше собрании монархистов. Но указание на лекцию Милюкова было предельно однозначное: дата собрания и фамилия выступающего просто-напросто называются впрямую. Увы, если на лекции Милюкова кто-то из полиции и присутствовал (что маловероятно), это ничем не помогло. Но вероятнее, что никого и не было: немцам весьма свойственна подобная беспечность и надежда на лучшее.

(Кстати, из объявления от 26 марта в «Руле» следует, что Милюков изначально собирался прочесть две лекции – 28 и 30 марта, но о второй после убийства Набокова речь не заходила.)

Набоков издавал «Руль», и поэтому несколько дней подряд его смерть была единственной темой газеты. Публиковали все, включая телеграммы соболезнования. И при этом в цитируемых «Рулем» соболезнованиях коллегам и семье (к слову, в печати семья вообще отошла в сторону, жена и дети упоминались вскользь, а русскоязычная газета «Накануне» 30 марта и вовсе написала, что у ВДН осталось не пятеро детей, а трое) постоянно фигурировала мысль, что в здании берлинской филармонии свершилось «подлое убийство».

«С ужасом и глубокой жалостью узнал об отвратительном убийстве несчастного Владимира Дмитриевича… Уж, кажется, ко всему мы привыкли в тяжкие наши времена, но, очевидно, нет предела мерзости человеческой: сумели изумить мир злодейством!..» – написал драматург Александр Амфитеатров, живший в ту пору в Праге.