Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Мне пришлось долго ломать голову над этой задачей. Я дал в газеты объявление: требуется учитель-англичанин, готовый заниматься с детьми под моим руководством. Учитель должен был вести постоянные уроки, а в дополнение к знаниям, полученным от него, детям пришлось бы довольствоваться тем малым, что мог дать им я, причем весьма нерегулярно. Так мне удалось нанять английскую гувернантку за семь фунтов в месяц. Она проработала у нас некоторое время, но я не был удовлетворен. Мальчики немного научились гуджарати в процессе наших бесед, которые велись строго на их родном языке. Отправить их обратно в Индию я не желал, поскольку считал, что в малом возрасте детей нельзя надолго разлучать с родителями. Образование, которое дети получают естественным образом в приличной семье, невозможно получить в интернатах, а потому я предпочитал держать детей при себе. Тем не менее я все же попытался отправить племянника и старшего сына в школу-интернат в Индии на несколько месяцев, но скоро вынужден был вернуть их домой. Позже мой старший сын, став взрослее, сам решил расстаться со мной и отправиться в Индию, чтобы окончить среднюю школу в Ахмадабаде. Что касается племянника, мне всегда казалось, что ему было вполне достаточно знаний, полученных от меня. К несчастью, он умер в расцвете юности после непродолжительной болезни. Остальные три моих сына никогда не посещали школ, хотя и научились кое-чему в импровизированной школе, созданной мной для детей, чьи родители участвовали в южноафриканской сатьяграхе.

Конечно, всех этих экспериментов оказалось мало. Я не мог уделять детям столько времени, сколько хотел. Эта и некоторые другие причины не позволили мне дать им того образования, какого я желал бы для них, и все мои сыновья потом жаловались на меня. Когда бы им ни приходилось столкнуться с магистром, бакалавром или просто студентом высшего учебного заведения, они остро чувствовали, как им не хватает образованности.

И все же я твердо уверен, что, если бы я отправил их в школу, я лишил бы их опыта, который можно приобрести только в школе жизни или в процессе непрерывного общения с родителями. Мне бы пришлось жить в постоянной тревоге за них, а искусственное образование, которое они смогли бы получить в Англии или Южной Африке, далеко от меня, не научило бы их всему тому, что они умеют сейчас: быть простыми и бескорыстно служить людям. Искусственные ценности, привитые в Англии, помешали бы в моей общественной деятельности. Пусть мне не удалось дать детям систематического образования, чтобы удовлетворить их или меня самого, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что сделал все, что мог. Я не жалею, что не отправил их учиться в школу. Мне даже кажется, что недостатки моего старшего сына — это эхо моих собственных недостатков, какие были у меня в молодом возрасте. Тогда я еще жил бесцельно, у меня не было внутренней дисциплины. Я считаю тот период временем приобретения бессистемных знаний и потворства капризам. Он совпал с теми годами в жизни сына, когда дети наиболее впечатлительны, а потому он, естественно, отказывается верить, что тогда я был неопытен и потворствовал собственным прихотям. Напротив, он думает, чтот тот период был самым ярким в моей судьбе, а перемены, последовавшие позже, были иллюзиями, которые я сам ошибочно называю «просветлениями». И он имеет на это право. В самом деле, почему бы ему не считать годы моей юности периодом пробуждения сознания, а радикальные перемены, последовавшие позже, — заблуждениями и проявлениями самовлюбленности? Часто мои друзья задавали мне такие вопросы: что плохого в настоящем академическом образовании? какое право имел я таким образом подрезать им крылья? почему помешал им получить степени и выбрать профессию по душе?

Эти вопросы кажутся мне бессмысленными. Я общался со многими учащимися, экспериментировал с образованием сам или через других и потому имел возможность убедиться в результатах. Сейчас я наблюдаю за молодыми людьми, сверстниками сыновей, и мне не кажется, что они хоть в чем-то лучше моих детей или что мои дети могли бы у них многому научиться.

Однако окончательный результат моих экспериментов все еще находится в утробе будущего. Обсуждая здесь эту тему, я лишь надеюсь, что какой-нибудь студент, изучающий историю циилизаций, сможет сравнить систематическое домашнее обучение и школьное, а также проследить, как именно влияют на детей те изменения, которые вносят в их жизнь родители. В этой главе я также хотел показать, как далеко могут завести поборника истины его поиски и как много жертв требует от поборника свободы его суровая богиня. Если бы у меня не было самоуважения и я дал бы своим сыновьям образование, недоступное другим детям, я бы оставил их без наглядного урока обретения свободы и уважения к себе, который смог преподать им, лишив общего образования. А если человеку приходится выбирать между свободой и образованием, кто не согласится, что первое в тысячу раз предпочтительнее второго?

Та молодежь, которую я вырвал в 1920 году из цитаделей рабства — школ и колледжей, — те, кому дал совет лучше оставаться неграмотными и дробить камни, чем получать общее образование в рабских цепях, смогут теперь, как я надеюсь, понять, почему я посоветовал им это.

Моя адвокатская деятельность процветала, но не удовлетворяла меня. Я постоянно спрашивал себя, как еще больше упростить свою жизнь и какими конкретными поступками я мог бы послужить моим товарищам. Я по-прежнему искал ответы на эти вопросы, когда на пороге моего дома появился прокаженный. У меня не хватило духу просто снабдить его едой и отпустить. Я предложил ему убежище, промыл его раны и стал ухаживать за ним. Но так не могло продолжаться вечно. У меня не было достаточно средств и силы воли держать его при себе, и потому я отправил его в государственную больницу для законтрактованных рабочих.

Я все еще не был удовлетворен. Я жаждал гуманистической работы, причем постоянной. Доктор Бут возглавлял миссию святого Эйдана. Он был добросердечным человеком и лечил пациентов бесплатно. Благодаря пожертвованиям Парси Рустомджи получилось открыть небольшую благотворительную больницу под руководством доктора Бута. Мне захотелось поработать в ней. Приготовление и отпуск лекарственных препаратов заняли бы час или два в день, и я решил ненадолго оставлять свою контору, чтобы поработать фармацевтом в аптеке при больнице. Моя основная работа проходила в помещении и состояла из оформления бесконечных актов передачи собственности и арбитража. Разумеется, мне приходилось вести какие-то дела и в мировом суде, но они, как правило, не были сложными, и мистер Хан, последовавший за мной в Южную Африку и живший в то время у меня, предложил взять часть моих обязанностей на себя во время моих отлучек. Так у меня появилась возможность работать в больнице. Это отнимало, как я уже сказал, два часа каждое утро, включая время на дорогу до больницы и обратно. Новая работа немного умиротворила меня. Я слушал жалобы пациентов, сообщал о них доктору, а затем отпускал лекарства. Так я познакомился со страдавшими различными заболеваниями индийцами — в большинстве своем законтрактованными тамилами, телугу и выходцами из Северной Индии.