Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

На пароходе на пути в Южную Африку мой третий сын Рамдас повредил руку, играя с капитаном судна. Сам капитан потом заботливо ухаживал за ним, а лечил его судовой врач. Рамдас сошел на берег с перевязанной рукой. Судовой врач посоветовал нам сразу же по прибытии обратиться к квалифицированному медику. Но в то время я безгранично верил в успех своих экспериментов с лечением землей. Мне удалось убедить нескольких своих клиентов, всерьез воспринимавших мои методы, испытать на себе мое лечение землей и водой.

Как же мне следовало поступить с Рамдасом? Ему было всего восемь лет. Я спросил, не будет ли он возражать, если я сам обработаю его раны. С улыбкой он ответил, что совсем не против. В таком возрасте он не мог выбрать подходящий метод лечения сам, но уже понимал разницу между знахарством и профессиональной медициной, знал о моей привычке лечить народными средствами и верил мне. Не без трепета я снял с его руки повязку, промыл раны, наложил компресс с чистой землей и вновь перевязал руку. Так я поступал на протяжении месяца, пока раны не зажили окончательно. Не возникло никаких дополнительных проблем, а заживление не заняло больше времени, чем обещал судовой врач, говоря об обычном лечении.

Этот и другие эксперименты укрепили мою веру в народные средства, и я прибегал к ним в дальнейшем более решительно. Я расширил сферу их применения, опробовал лечение землей и водой и диету, чтобы справиться с ранами, лихорадкой, диспепсией, желтухой и прочими недугами, причем в большинстве случаев я добивался хороших результатов. Но вот только в наши дни я уже утратил былую уверенность, а в дальнейшем понял, что мои эксперименты могут быть даже рискованными.

А потому я не пытаюсь здесь настаивать на них. Я не могу утверждать, что успешным был абсолютно каждый из моих экспериментов, ведь даже профессиональные врачи не всегда могут поручиться за результат назначенного лечения. Моя цель — показать, что всякому человеку, который проводит эксперименты, следует непременно начинать с самого себя. Так можно быстрее найти истину, а Бог всегда бережет честного экспериментатора.

Близко общаясь с европейцами, я рисковал так же сильно, как тогда, когда прибегал к народным средствам лечения. Просто особенности этих рисков были разными. Впрочем, поддерживая такое общение, я никогда даже не задумывался о рисках.

Я пригласил Полака перебраться в мой дом, и мы начали жить, как родные братья. Леди, собиравшаяся стать миссис Полак, была обручена с ним уже несколько лет, но они постоянно откладывали свадьбу на более подходящее время. У меня сложилось впечатление, что Полак хотел накопить достаточно денег, прежде чем жениться. Он знал труды Рёскина значительно лучше меня, но его западное окружение не давало ему немедленно реализовать учение этого автора. И тогда я обратился к Полаку с такими словами:

— Когда возникает прочный союз двух сердец, как в вашем случае, едва ли правильно откладывать женитьбу лишь по финансовым соображениям. Если бедность служит преградой, то получается, что бедняки никогда не должны вступать в брак? А вы к тому же живете у меня. Значит, вопрос о расходах на жилье перед вами не стоит. Я считаю, вы должны жениться как можно скорее.

Как я уже упомянул в предыдущей главе, мне ни разу не приходилось ни о чем спорить с Полаком. Он прислушался ко мне и сразу же написал будущей миссис Полак, находившейся тогда в Англии. Она охотно приняла предложение и через несколько месяцев приехала в Йоханнесбург. Ни о каких расходах, связанных со свадьбой, не было и речи. Даже не было необходимости шить свадебное платье. Не потребовалось и религиозной церемонии, чтобы скрепить их союз. Миссис Полак от рождения была христианкой, а сам Полак — евреем. Их общей религией была религия морали.

Здесь я могу мимоходом упомянуть о занятном инциденте, связанном с этой свадьбой. Чиновник, регистрировавший браки в Трансваале, не мог зарегистрировать брак цветных. В нашем случае свидетелем выступал я. Мы, конечно же, могли найти на эту роль европейца, но Полак категорически отказался от такого предложения, и мы втроем отправились в бюро регистрации. Как мог быть чиновник уверен, что невеста и жених, чьим свидетелем был я, белые? Он предложил отложить регистрацию до выяснения всех обстоятельств. Следующий день был воскресным. За ним сразу следовал Новый год — то есть праздник. Переносить день свадьбы из-за каких-то пустяков казалось нам глупым. Я был знаком с главным мировым судьей, в чьем ведении находилось бюро, и пришел к нему вместе с будущей супружеской парой. Он лишь посмеялся и вручил мне записку к чиновнику, после чего брак был зарегистрирован.

До той поры европейцев, живших у нас, я более или менее хорошо знал. Но теперь в семью вошла английская леди, совершенно мне незнакомая. Не помню, чтобы у нас возникали разногласия с молодоженами, но даже если миссис Полак и моя жена пережили какие-то неприятные моменты в процессе общении, они были ничуть не более серьезными, чем те, что бывают в самых благополучных однородных семьях. А важно помнить, что моя семья была неоднородной. В нее свободно допускались люди самых разных темпераментов. Но если подумать, различия между неоднородными и однородными семьями лишь кажущиеся. Мы все — одна единая семья.

В этой главе заодно отпразднуем и свадьбу мистера Уэста. В тот момент моей жизни суть брахмачарьи еще не полностью открылась мне, и потому я стремился женить всех своих друзей-холостяков. Когда Уэст отправился в Лаут, чтобы навестить родителей, я посоветовал ему вернуться по возможности уже женатым человеком. Поселение в Фениксе стало нашим общим домом, и, поскольку мы все должны были вскоре превратиться в фермеров, нас не пугали браки и их последствия. Уэст вернулся с миссис Уэст, красивой молодой леди из Лестера. Она происходила из семьи обувщика, работавшего на лестерской фабрике. Я назвал ее красивой, но прежде всего меня очаровала ее нравственность, ведь подлинная красота живет в чистом сердце. С мистером Уэстом приехала также и его теща. Пожилая дама еще жива. Одним только своим трудолюбием и веселым, приветливым нравом она превосходила любого из нас.

Подобно тому, как я уговаривал жениться своих европейских друзей, я убеждал и друзей-индийцев вызывать свои семьи с родины. Так поселение в Фениксе стало небольшой деревней. Туда приехало примерно полдюжины семейств, которые успешно обосновались на новом месте и постепенно начали разрастаться.

Мы уже видели, что, хотя расходы на содержание дома были по-прежнему велики, стремление к простоте возникло у меня еще в Дурбане. Дом в Йоханнесбурге был серьезно перестроен в соответствии с учением Рёскина.