Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Мы пошли на берег Волги, сели, поговорили. Я предложил пойти в столовую, пообедать, но отец отказался. Я сфотографировал отца с моими братьями на бревнышках. Где эта фотография, уже не помню.

Я проводил отца с братьями на «Смычку», перевез через Волгу, распрощался с ним и отправился на вокзал. Так закончилась эта история, причинившая мне и всей семье столько неприятных переживаний, тревоги и страха за судьбу отца.

Почти немедленно после всей этой истории, неожиданно окончившейся столь благополучно, отец отправился в Кострому и выхлопотал перевод в село Дмитрий Солунский на Колшевском тракте в 15 километрах от Кинешмы. На новом месте я дважды посещал отца. Жили они по-прежнему бедно и порой голодали, хотя вскоре и восстановилось спокойствие за судьбу отца. Впрочем, тревога никогда не покидала и меня, и семью отца. Можно было всего ожидать. Эта тревога в конце концов оказалась небезосновательной. Через несколько лет отца снова посадили, но об этом я расскажу в другом месте.

В обстановке весьма разнохарактерной учебной, преподавательской, общественной работы, в условиях треволнений и хлопот за отца, налаживавшейся семейной жизни закончились мои студенческие годы. Я был достаточно молод, чтобы переживать все это без особого напряжения. К тому же известное время, естественно, посвящалось встречам с друзьями. Теперь вместо старых друзей в Штабе 17-й стрелковой дивизии, вскоре разъехавшихся из Горького с большими повышениями, у меня появились новые друзья среди студенчества. С ними вместе мы организовали при химическом факультете химический кружок, встречались изредка и на студенческих скромных пирушках. Среди моих друзей последних лет студенческого времени был Михаил Файнберг, нижегородец, очень способный парень, с которым мы организовали еще раньше при Доме обороны «химическую лабораторию» и пытались даже получать некоторые препараты. Одно время нас интересовала «вытяжка из хрена». Что там было за вещество, вот какой вопрос стоял перед нами. Нас посещали иногда в лаборатории школьники, которым мы демонстрировали различные опыты. Среди них был, в частности, будущий академик, папанинец Е.К.Федоров 59. Все же мы были большими фантазерами и совершенно не понимали не столько задач, сколько масштабов современной науки.

Давно уж нет Мишки Файнберга, переехавшего вскоре после окончания института в Москву и впоследствии работавшего в Карповском институте. Он как-то внезапно умер 60, после тяжелейших переживаний в семье. У него были большие несчастья. Были у меня, конечно, и другие друзья. Большинства их давно уже нет в живых. Были и люди, относившиеся ко мне неприязненно, с завистью. Большинство их, однако, можно теперь сказать, прожили очень скучную, ничем не примечательную жизнь.

Мы еще не успели получить дипломы об окончании института, как началась кампания, вполне в духе времени, по выдвижению окончивших в аспирантуру при институте. Вспоминается мне в тумане заседание вроде Ученого совета, на котором, однако, наряду с профессорской «курией», заседала и студенческая «курия». Заседание это происходило в верхнем этаже нашего лабораторного корпуса. Выдвинуто было довольно много — до 20 кандидатов в аспирантуру. Была названа и моя фамилия. Помнится, мои «друзья»-завистники не особенно поддерживали мою кандидатуру, выдвигая в то же время своих, впрочем, мало пригодных для аспирантуры людей. Однако все профессора, несмотря на мое (не рабоче-крестьянское) происхождение, очень дружно поддержали меня, наговорив множество излишне лестных для меня слов. Я понимал, что это был лишь аванс. Я был, как теперь я твердо знаю, лентяем, надеявшимся главным образом на свою память и мало занимавшимся подготовкой к экзаменам. Одним словом, было принято решение выдвинуть в аспирантуру среди прочих и меня. Таким образом, передо мною открылась совершенно новая перспектива научной деятельности.

Признаться, в моем случае прохождения аспирантуры, у меня было очень мало надежды на успешное ее завершение. Хотя мне и был назначен руководителем проф. В.П.Залесский, я ни в малейшей степени не мог рассчитывать на его руководство. Он был совершенно не способен к систематической научной деятельности, и мне неизвестно, например, сделал ли он когда-либо какую-либо экспериментальную работу. Тем не менее, понадеявшись на свои собственные силы и на советы других профессоров, я без колебаний принял новые обязанности аспиранта.

В то время главное, что стояло перед новым аспирантом, был выбор, как теперь говорят, «диссертабельной» темы. В.П.Залесский не мог предложить мне какую-либо тему, и я выбрал ее самодеятельно.

За 8–9 месяцев до окончания института я должен был пройти «преддипломную» практику. Я выбрал один завод в городе Богородске (Ногинске под Москвой), где было небольшое производство активного угля. На этом заводе я и проработал несколько месяцев, главным образом в заводской лаборатории. Почему-то меня заинтересовал вопрос о химической обработке активных углей с целью увеличения емкости поглощения угля по отношению к некоторым агентам. Я исследовал вопрос о пропитке угля едким натром в небольших концентрациях с целью повысить емкость поглощения по отношению к кислым парам и газам. Но возник вопрос: что делается с пропиткой на угле при его хранении? Остается ли едкий натр таковым или превращается в карбонат. Мой отчет о производственной практике и был озаглавлен: «О карбонизации едкого натра на поверхности активированных углей». Таким образом, будучи лесохимиком по специализации и дипломной работе, я получил некоторую причастность к активированному углю.

Вот почему, естественно, мне казалось целесообразным избрать темой для будущей кандидатской диссертации исследование свойств активированных углей, что я и сделал. В.П.Залесский не высказал никаких возражений против темы. Я начал с разработки методов определения основных характеристик углей кажущегося и истинного удельных весов, пористости и т. д. Особенно меня интересовала структура активных углей. Помню, много пришлось поработать, чтобы, овладев техникой микротомных срезов, найти подходящую пропитку для заполнения пор. В конце концов мне удалось сделать удовлетворительные срезы и получить микрофотографии этих срезов для березовых углей.

Мои аспирантские занятия велись, однако, лишь урывками. Дело в том, что у меня вдруг оказалось множество работы по преподавательской линии. В.П.Залесский часто болел, и мне то и дело приходилось заменять его, читая лекции по физической химии. Как я их читал, один Бог знает, но, к моему удивлению, студенты меня слушали, правда, вначале весьма критически, задавая мне каверзные вопросы, а потом все более и более внимательно. Официально я был, однако, лишь заведующим лабораторией физической и коллоидной химии и руководителем практикума. Я организовал десятка два задач, поставил на столах соответствующие приборы и по некоторым задачам даже сам написал руководства. Главное, в процессе этой работы я безукоризненно научился выполнять соответствующие определения молекулярных весов, электропроводности, электродвижущих сил, теплот химических процессов и т. д. и освоил другие задачи, которые у студентов выходили с трудом. Все эти задачи, впрочем, носили «классический характер» и по технике выполнения соответствовали уровню, пожалуй, начала текущего столетия. Впрочем, такое положение существовало не только в Горьком, но и в Москве, как я убедился вскоре.