Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Вспоминается мне одно событие, относящееся к весне 1937 г. В связи с 50-летием основания теории электролитической диссоциации С. Аррениуса 6и В. Оствальда 7в Педагогическом институте им. К.Либкнехта было устроено юбилейное заседание. Основной доклад, освещавший события 1884–1887 гг., был поручен мне. Воспользовавшись материалами немецкой книги Бугге («Книга о великих химиках»), я подготовил доклад и прочел его, видимо, удовлетворительно. В зале было довольно много народа, и я читал громко. Только что я начал, вдруг открылась дверь, и неожиданно для всех появился И.А.Каблуков. Его приход вызвал волнение в зале. Это было естественно, так как Каблуков был весьма популярен, к тому же он был участником тех далеких событий, о которых шла речь. После окончания моего доклада он выступил с воспоминаниями, рассказал, как он приехал в Лейпциг, в лабораторию Оствальда. Он говорил, в частности: «…Я приехал к Оствальду в надежде, что он будет говорить со мной по-русски, но он не стал говорить со мной по-русски, и мне пришлось учиться говорить по-немецки… И вот я получил тему и стал работать, а Аррениус мне помогал…».

Выступление И.А.Каблукова, хотя и было импровизацией, было интересно. В конце он похвалил мой доклад, а после окончания собрания подошел ко мне и спросил, откуда я взял такой хороший материал для доклада? Мы познакомились, разговорились, но так как было уже поздно и пора было ехать домой на Малую Бронную, Каблуков пригласил меня довезти в своей машине. Всю дорогу мы оживленно беседовали. Каблуков интересовался и моими экспериментами, и занятиями по истории химии.

И.А.Каблуков имел тогда собственную машину (в то время — редкое явление). Машина была подарена ему Сталиным при следующих обстоятельствах. Незадолго до моего вышеупомянутого доклада Каблукову исполнилось 70 лет, и в связи с этим он был награжден орденом и машиной «Эмкой». Он был уже, кажется, почетным академиком. В связи с юбилеем, как тогда было принято, был организован грандиозный банкет в ресторане «Метрополь». На банкете были многие химики Москвы и, по обычаю, довольно выпили… Выпил и сам Иван Алексеевич. Говорились речи и тосты. Под конец слово получил сам юбиляр. Его взгромоздили на стул (он был невысокого роста). И.А.Каблуков прежде всего благодарил партию и правительство и лично «…Виссариона Григорьевича, Сталина». Когда были произнесены слова «Виссариона Григорьевича», все, конечно, оцепенели. Кто-то осмелился и подойдя к Каблукову, сказал ему: «Иосифа Виссарионовича». Каблуков спокойно ответил: «Я же правильно, ясно сказал: „Виссариону Григорьевичу“, а вы не слушаете…» Больше, конечно, никто не решился его поправлять.

В 1937 г. моя работа продолжала расширяться. С осени я стал преподавать физическую химию в Промакадемии им. Кагановича. Кроме того, я в то же время был приглашен консультантом в НИОПИК (Ин-т полупроводников и красителей) в качестве консультанта по дисперсионному анализу паст кубовых красителей. В том же году напечатал несколько мелких заметок (среди них одну важную статью 8) и рефератов. Однако материал для докторской диссертации в соответствии с проанализированным планом накапливался медленно и казался мне малозначительным. У меня возникла мысль о перемене темы и переходе на тему о седиментометрическом анализе.

С начала 1938 г. пошел третий год моего докторантского стажа, и пора было заняться подготовкой диссертации. Но писать ее пришлось лишь урывками. Все новые и новые занятия и обязанности отрывали от работы. Так, в нашем здании наверху размещалась небольшая лаборатория красителей, руководимая академиком М.А.Ильинским 9. Это был очень интересный старик, много повидавший на своем веку. Немало времени он проработал в Германии в лабораториях «ИГ Фарбениндустри». В мое время он занимался синтезом красителей и проблемой «суспензионного» крашения. Он пригласил меня консультировать его работы в части дисперсионного анализа суспензий красителей. Я довольно быстро наладил седиментометрический анализ. Тогда М.А.Ильинский поставил передо мной задачу — объяснить физико-химически, почему у него в отдельных случаях суспензионное крашение не получается. Мне пришла в голову мысль — не связано ли это с кислотностью суспензии красителей (pH) и природой окрашиваемой ткани. Поставив несложные опыты, я получил кривую pH-адсорбции и обнаружил острый пик на кривой в кислотной области. М.А.Ильинский посмотрел на кривую, забрал ее к себе, пожалуй, с некоторым удивлением. Вообще, однако, встречи и беседы с М.А.Ильинским были интересны. Старик был интересным, много знал и пережил и имел огромный опыт работы в германских лабораториях. Я несколько раз бывал у него дома. Несмотря на свои 80 с лишним лет, он сохранил бодрость и ясность мысли и много рассказывал мне о прошлом.

В конце 1938 г. Партбюро дало мне поручение — руководить кружком по изучению истории ВКП(б) в КЭИНе. Состав кружка был совершенно особенным. В него входили: В.А.Кистяковский, П.А.Ребиндер, Н.А.Изгарышев 10, К.А.Путилов, Б.В.Дерягин и С.М.Липатов 11. Мне пришлось много продумать, как руководить таким кружком. От лекций, я, конечно, отказался. Я решил на первом же занятии кружка распределить между членами кружка темы докладов, и это предложение было принято. Первый доклад единогласно был поручен В.А.Кистяковскому. Но из этого доклада получился почти анекдот.

В назначенный день вечером к Институту подъехала машина с В.А.Кистяковским, который проследовал в кабинет директора. Вслед за ним рабочий института принес и положил на большой стол полное собрание сочинений Ленина. В каждом томе собрания сочинений было множество бумажных закладок. В.А.Кистяковский начал свой доклад с того, что раскрыл на закладке какой-то том и прочитал «цитату». За этим последовал другой том, из которого также были прочитаны места на заложенных страницах и т. д. Часа через полтора доклад был закончен. В.А.Кистяковский фактически не произнес почти ни одного слова от себя и только читал выдержки. Естественно, желающих высказаться не нашлось. На этом занятия кружка фактически закончились. Никто, конечно, не мог подготовиться к своему докладу так досконально, как это сделал В.А.Кистяковский.

Вообще В.А.Кистяковский, несмотря на свой несколько мрачный и постоянно озабоченный вид, был большим чудаком, любил пошутить и в затруднительных случаях нередко отделывался добродушной шуткой. Не могу не рассказать одного случая. Однажды я остался временно за ученого секретаря Института. В те времена эта должность была куда спокойнее, чем теперь, когда надо быть писакой: писать планы, отчеты, вести переписку, представлять бесконечное количество статистических сведений и проч. В то время ученые секретари портили в 10 раз меньше бумаги, чем теперь.