Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Я уже не помню всех обстоятельств этого путешествия. Мы проехали Ногинск, а поздно вечером (ехать с зажженными фарами было нельзя) остановились на ночь в какой-то деревне в школе, переполненной множеством путешественников, и сразу же заснули мертвым сном. А когда стало рассветать, нас разбудили, и мы поехали дальше. Ехали мы таким образом до Горького почти двое суток. Даже после Владимира, когда на дороге стало несколько просторнее, нам казалось, что мы едем крайне медленно. Наконец, к вечеру мы добрались до Горького, и я поспешил к семье, которая жила у моего товарища по Костромской духовной семинарии профессора М.И.Волского на Трудовой улице. Жили они ужасно плохо и голодно, так что смотреть на них было страшно.

Наутро я отправился в крайком партии, где в то время работали мои бывшие товарищи по Политехническому институту. Я пошел ко второму секретарю (которого прекрасно знал, но сейчас совершенно забыл). Прежде всего я спросил, что делается в Москве. После почти панического «исхода» и двухдневного путешествия в ужасных условиях мне казалось, что положение Москвы должно быть почти безнадежным, что нам предстоит скорое путешествие еще далее на восток за Урал. Но секретарь крайкома сказал мне, что ничего нового после моего отъезда из Москвы не произошло, Москву и не думают сдавать. Мы поговорили и о других делах, и я отправился в город повидаться со знакомыми и друзьями.

Пробыл я в Горьком 3 дня. За это время мои спутники по поездке в автобусе сели на пароход и отправились в Казань. Я же не хотел в Казань, и мне была предложена работа в Горьком, правда, через некоторое время. Горький произвел на меня тогда тяжелое впечатление. Он был переполнен приезжими, квартиру здесь получить было практически невозможно. Жизнь здесь протекала нелегко. Чувствовался недостаток в необходимых продуктах. На западе велись работы по постройке оборонительного рубежа. Мне сразу же захотелось немедленно вернуться обратно в Москву. Но въезд в Москву в то время был запрещен. Пришлось идти к знакомым на Воробьевку, где я быстро получил пропуск на въезд в Москву. С одним из академических автобусов, который привез эвакуированных, я отправился обратно в Москву. Обратная дорога была полной противоположностью вышеописанной поездке в Горький. Мы ехали в таком же автобусе втроем. Но самое главное, что поражало, — дорога была совершенно пустой. Встречные машины, редко попадавшиеся на дороге, вызывали естественное любопытство. Но по бокам шоссе в кюветах попадались машины, которые из-за неисправности пришлось бросить. Доехали до Москвы мы очень быстро и без приключений. Пропуск в Москве не понадобился.

Я приехал на свою квартиру на Малой Бронной и обнаружил все на своем месте. Но во время моего отсутствия, видно, была бомбежка, и много стекол в окнах, выходивших на Малую Бронную, были выбиты. Стало уже холодновато, и, ложась спать, я был принужден натягивать на себя, кроме одеяла, и наличную одежду. Налеты немцев на Москву продолжались почти каждую ночь.

Москва производила впечатление вымершего города. Улицы были почти пустынными. Метро хоть и работало, но в вагоне было всего 1–2 пассажира. Большая часть магазинов была закрыта. По-прежнему было достаточно только одного кофе в зернах. Но его никто не покупал.

Институт, который я посетил на следующий же день, был теперь совершенно пуст. Только один Мухамедов, расположившийся в кабинете директора, встретил меня и рассказал о том, что происходило в мое отсутствие. Я снова стал раздумывать, чем бы заняться. Но как-то ничего подходящего в голову не приходило. На Малой Бронной также никого не оставалось, кроме Тищенко и обслуживающих дежурных по этажам. Тищенко, с первых же слов разговора, высказал сильное сожаление, что нечего «выпить». Он говорил мне: «Вот ты химик, неужели не знаешь, как изготовляется водка?». Я разъяснял ему, что готовить водку можно из сахара, муки, но для этого нужны дрожжи. Он обругал меня в шутку и уверенно заявил, что можно сделать все, если захочешь, и без дрожжей.

Скоро наступил ноябрь, в общежитии, где было довольно много выбитых стекол, стало холодно. Пытался я делать нагревательные электрические приспособления, но не было проволоки (нихромовой) нужного диаметра. Поэтому читал я, одевшись в пальто. А вечером — снова воздушная тревога. С утра прогуливался по Москве, наблюдая изменения после очередных бомбежек. А бомбы падали в разных местах.

По утрам была явственно слышна артиллерийская стрельба. Опасность захвата Москвы немцами существовала. В таких условиях я стал подумывать: что же я ничего не делаю, когда кругом идут сражения с врагом? Ведь меня следует упрекнуть в равнодушии к таким тяжелым событиям на моей родине. Не лучше ли мне пойти воевать в армию? Ведь я капитан запаса. Кончится когда-нибудь война и каждый спросит меня, что я делал во время войны. А что я могу ответить? Мысль о том, что надо идти в армию, все более и более укреплялась. Казалось, что сейчас это единственное правильное решение, которое я мог принять в таких условиях.

Конечно, были и события, которые указывали, что Москву не сдадут врагу. 7 ноября состоялся парад на Красной площади, это событие сильно подбадривало. Кроме того, я наблюдал ежедневно, что за Москву шла битва, и немцы далеко не были так сильны, чтобы ее захватить «с ходу». Москва тщательно охранялась и с внешней стороны, и внутри. По улицам ходили патрули. Вечером на улицах было запрещено появляться без пропуска.

С фронта шли разноречивые известия, но были и известия, вызывавшие надежду и уверенность. Так, войска И.С.Конева разгромили немцев под Вязьмой. Я хорошо знал И.С.Конева, и он меня знал, поскольку много лет мы служили в 17 с.д. в Нижнем Новгороде и жили в здании в одном коридоре. Вот я и решил написать И.С.Коневу письмо с просьбой, чтобы он вызвал меня к себе в армию, которой он тогда командовал. Прождал десять дней. Ответа не было. Видно, ему было не до меня.

Я, как и все в то время, жадно слушал сводки военных действий по радио, читал газеты. Отдельные успехи наших войск вселяли надежду, что вот-вот наступит перелом в ходе войны. Но до перелома было еще далеко. А в Москве происходили грустнейшие события. Крымский мост был заминирован и т. д.

Около 20 ноября со мной произошел забавный случай. Однажды я пришел в Институт и Мухамедов сообщил мне, что открыл один из оставшихся в институте сейфов и обнаружил в нем бутыль объемом около 20 литров, наполненную раствором сулемы в спирте. Он спросил меня, как поступить с этим зельем, которое может быть опасным для случайно обнаружившего его пьяницы. Сам он думал, что лучше всего раствор уничтожить. Я же легкомысленно высказал убеждение, что спирт можно отогнать и использовать. Сулемы в спирте было, вероятно, около 3 % (это был реактив на иприт). Мухамедов согласился со мной, и таким образом у меня появилась задача — отогнать спирт от сулемы.