Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Священник Рябовский говорит по поводу речи ректора следующее:

Отцы и братия, в пространной речи о. ректора меня более всего поразил ее фундамент, поразила та канва, по которой ученый муж так искусно построил ее. О. ректор высказал, что он был верным слугою прежнего режима и потому исполнял на совесть все его законы и уставы, вел борьбу с освободительным движением. С падением этого режима, в наступившие дни свободы, он готов стать верным и честным слугою строя и нового правительства также сознательно и за совесть исполнять новые законы и уставы. Где же причина? Что объединяет в о. ректоре эти два диаметрально противоположных строя? Причина в том: о. ректор не шел далее мертвой буквы закона и сухих параграфов семинарского устава. Ученый муж, видимо, забыл слова апостола: „письмя убивает, дух животворит“. Того живого духа христианской любви, которого сам о. ректор просил у нас по отношению к себе в настоящем собрании, он, видимо, не старался подать своим питомцам. Результаты воспитания о. ректора налицо. Из речей представителей от воспитанников семинарии мы убеждаемся, что воспитанники не любят его и не желают его.

Слово предоставляется преподавателю духовного училища Н.А.Рейпольскому.

(с. 92): Я хочу указать на следующее, о. ректор высказывал здесь, что он всегда стоял на почве закона, что все свои постановления он делал не единолично, но вместе с членами семинарского правления, согласно устава. Но у нас существует так называемый пункт 3-й. Если преподаватель не был угоден ректору, то, руководствуясь этим пунктом, он всегда имел возможность уволить его. А увольнение по п, 3-му — это увольнение, как говорят, с волчьим паспортом. Преподаватель на всю жизнь лишался прав вновь поступить на службу. Этим пунктом о. ректор всегда широко пользовался. В настоящее время о. ректор уверяет нас, что он готов подчиниться новому строю. Но нам хорошо известно, что он состоит председателем Костромского отдела Союза русского народа. Я уверен, что не без его авторитетного содействия знамя этого отдела было поставлено в местном кафедральном соборе, где оно, кажется, находится до настоящего времени. А потому нет оснований думать, что ректор исполнит свои обещания. Скорее всего, что он каким был, таким и останется. Это волк в овечьей шкуре. Почему я делаю два предложения: 1) отменить пункт третий и 2) дать о. ректору в руки знамя Союза русского народа и пусть он со своей ратью шествует с этим знаменем по матушке России в Каменец-Подольск.

В.Г.Магнитский свою речь начинает словами: „и вот, пустился наш хитрец в переговоры“.

Вы, конечно, знаете, чьи это слова и к кому относятся. Волк — животное жадное, скажу более — кровожадное; и не только кровожадное, ненасытно жадное. Режет скотину, когда и жрать не хочет. Здесь говорили о жертвах, о невинных овцах — воспитанниках семинарии. О. ректор слагает вину на корпорацию, говорит, что не один он, виновата вся корпорация в суровых приговорах. Расскажу, как решались дела в правлении семинарии. Идет заседание. Оглашается дело. О. ректор делает разъяснение. В этом разъяснении он дает понять, в каком смысле должно состояться постановление. Один из членов правления выражает свое несогласие. О. ректор замечает: (с. 93) „Вы можете высказаться, но не возражать“. Как это можно высказаться против него и не возражать, это только одному ему известно! Свобода мнений была убита и получалось на деле, что дела решались иногда не большинством, а меньшинством. Это видно из следующего. Для надзора за воспитанниками был поставлен штат из 6–7 помощников (инспектора) и двух надзирателей. Следили за ними день и ночь в семинарии и вне ее. Инициатива этой слежки принадлежала ректору и епископу Тихону. Лица, коим был вверен надзор, не имели покоя, измучились и подали заявление, чтобы порядок надзора был изменен. Заявление рассматривается правлением. Происходит голосование. Большинство высказывается за изменение. Вдруг раздается возглас: „А перепишите-ка тех, кто в большинстве“. — „Зачем же?“ — „Нужно владыке“. Положение резко изменяется. „Я с вами, и я с вами, о. ректор!“ И большинство получается на стороне ректора! Приведу еще случай. Правлением было постановлено, что ввиду бездорожицы, дороговизны жизни, краткости периода занятий после праздника Пасхи занятий не производить. Мы разошлись с собрания в полной уверенности, что вопрос решен положительно и окончательно. Но вскоре ректор созывает новое собрание и заявляет: „На предыдущем собрании мы обсуждали вопрос о прекращении занятий к Пасхе; давайте решим это окончательно!“. В результате дело провалилось, и занятия решено было продолжать и после Пасхи. О прекращении занятий поднят был вопрос уже духовенством г. Костромы. Об отношении ректора семинарии к ученикам можете судить по отношению его к нам. Неугодные ему лица вызывались в ректорский кабинет. Об этом кабинете мы в шутку говорили: „Здесь беседуют по душам!“ В кабинете часто раздавались крики, стук по столу, топанье; оттуда некоторые преподаватели выходили в слезах, а один из них оттуда отправился на тот свет. Его, больного, ректор выдержал в холодной комнате два часа. Он после такой аудиенции слег в постель и не встал. А вот и еще история с кабинетом. В нашей учительской комнате был камин, у которого мы согревали (стр. 94) после уроков руки и спины. О. ректор нашел: „неприлично камину быть в учительской, его надо перенести в кабинет ректора“. Это и было исполнено.

Чтобы не утомлять вашего внимания, сделаю заключение. Все живое ректор давил, но великолепно уживался с негодяями. Среди нас был очень недалекий, но очень талантливый по части проходимства человек. К нему о. ректор очень благоволил и выставил даже его кандидатуру на пост инспектора. Вообще о. ректор принес семинарии очень много зла, и потому я вполне присоединяюсь к требованию духовенства 5-го Юрьевецкого округа — „О. ректор должен быть немедленно удален“.

В заключение выступает священник Петр Лебедев.

Там, где судят отдельных лиц, я не сторонник выступать. Но раз ссылаются на свидетельства бывших воспитанников, я считаю своим нравственным долгом сказать и свое слово… До сих пор помню и никогда не забуду разительный пример ректорской жестокости. В 1909 г. костромской полиции потребовались волнения, чтобы продолжить усиленную охрану. Где же скорей вызвать волнение, как не в среде семинаристов, всегда ненавидевших весь уклад семинарской жизни. Полиция со своими присными — черной сотней (а не забудьте, что председателем союзников был почтенный Чекан) инсценировала забастовку. Она состоялась, но без всяких эксцессов. Каковы последствия? До 60 человек (слышны голоса — до 80) были исключены, некоторые без поведения, — только за то, что читали газеты не из дубровинской редакции, так желанной ректору. Знайте, отцы и братья, что многие из исключенных должны были служить в полиции, чтоб заслужить хоть какое-нибудь поведение. И кто поручится, что они не сделались провокаторами!.. Итак, отцы и братья, мы слышали свидетельства преподавателей, почтенных отцов, теперешних и бывших воспитанников. Мы слышали много свидетельств: их приведут вам сотни. Скажем ректору семинарии: Вас любили в Каменец-Подольске и идите туда! Вы видите — здесь Вас не любят, здесь Вы нетерпимы!.. Идите же в Каменец-Подольск!