Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

С переездом штаба дивизии из кремля пришлось расстаться и с удобной комнатой в красном флигеле. Мы с другом Р.П.Кивкуцаном получили вдвоем двухкомнатную квартиру. Одна из комнат этой квартиры, достаточно большая, с хорошим камином (однако, не топившимся) была проходной, другая комната была маленькой и по зимам довольно холодной. Она выходила стеной к расположенному по соседству костелу. Новая квартира была на Студеной улице, недалеко от штаба и Дома обороны, в старинном доме, принадлежавшем ранее промышленнику (владельцу жирового завода) и профессору Нижегородского университета Таланцеву 38. Жили мы здесь дружно и довольно тихо. Нашими соседями были доктор Смирнов (сейчас его дочь, тогда девочка, в чине полковника занимает какое-то важное место в военно-медицинской службе в Москве). Чуть подальше по коридору жил Б.Ф.Лычевко, дивизионный инженер, со старой, не особенно симпатичной женой Натальей Евгеньевной. Наконец, одна комната была занята командиром 50-го полка В.В.Корчицем. Мы вели дружбу лишь с Лычевками и ходили одно время к ним почти ежедневно для игры в преферанс. Тогда я долго не мог освоить премудрости этой игры. Расписание жизни диктовалось нам военной службой, с ее неожиданностями, внезапными поездками, выездами в лагеря и прочее.

Военная служба, несмотря на такие неожиданные события, в общем, довольно однообразна. Она не требует ни умственного напряжения, ни систематической упорной умственной работы. Поскольку имеется начальство, его дело думать, как мы должны распределять и расходовать свое время и силы. Главное в военной службе — это призыв к дисциплине, к точному выполнению полученных приказов и указаний. В этом, в сущности, все и состояло. Конечно, штабная служба в этом отношении давала некоторые поблажки. К тому же я занимал самостоятельную должность начальника службы, и это давало мне возможность более свободно распоряжаться своим временем в те периоды жизни, когда начальство не предпринимало экстраординарных решений, связанных с играми, поездками в штаб корпуса или штаб округа, в лагеря и т. д.

При всем этом, однако, «облениться», служа в штабе на моей должности, было фактически невозможно. Помимо служебных каждодневных обязанностей, я был членом президиума краевого Авиахима и других общественных организаций. По распределению обязанностей я ведал культурно-массовыми мероприятиями, и иногда эти обязанности требовали и времени и напряжения сил. Кроме того, я дважды в неделю выступал в Доме обороны и на различных предприятиях города и Сормова с лекциями по противохимической обороне. Удивительно, что эти лекции посещались довольно хорошо. Как лектор, в 1925–1926 гг. я уже не был таким беспомощным, как во время службы в Костроме, и мог выступать даже с некоторым подъемом, правда, держа в руках записочку с вопросами, которые должно было осветить, но не заглядывая в эту записочку.

Я уж не помню сейчас, кто был председателем краевого совета Авиахима. Дела здесь вершил постоянный заместитель, некто Машанин. Это был партийно-советский работник среднего (районного) звена, работал на совесть, постоянно получая указания от крайкома и из центра. Он был вообще вполне приличным человеком, но довольно часто понуждал меня к разного рода действиям, в особенности в части подыскания и подбора лекторов. Завербовать лекторов по «воздушно-химической обороне» из состава командиров штаба было бесполезно. Но лекции не обязательно должны были носить специфический характер. Надо было заботиться о выписке из Москвы видных людей, артистов, Маяковского и такого рода людей. Особенно заманчивым казалась перспектива приглашения А.В.Луначарского.

Из крупных мероприятий, которые мне удавалось провести — было приглашение московских артистов на концерты, проходившие достаточно успешно и приносившие некоторый доход обществу. Дважды я с успехом приглашал В.В.Маяковского, выступления которого собирали огромные аудитории в городском театре 39. Я познакомился с ним и неоднократно вел беседы, правда, большею частью касавшиеся его выступлений. Деятельность по «культурно-просветительной» работе общества имела назначением обеспечить краевое отделение Авиахима некоторыми средствами, что я, с помощью Машанина, успешно решал. Однако не все и не всегда удавалось. Особенно трудной оказалась задача приглашения А.В.Луначарского. Тем не менее, мы постоянно и регулярно организовывали концерты, лекции видных деятелей.

В губкоме нашей деятельностью были довольны, но все же требовали, чтобы мы больше заботились о приглашении из Москвы Луначарского. В связи с этим мы однажды написали ему письмо, но не получили на него никакого ответа. Мы послали телеграмму, но и она осталась безответной. А губком при каждом случае напоминал, что концертами и выступлениями сравнительно второстепенных деятелей нельзя ограничивать нашу деятельность, к тому же явно преследовавшую коммерческие цели. Но что мы могли сделать?

Однажды я зашел в отделение Авиахима, размещавшееся тут же, в Доме обороны, и мы снова заговорили с Машаниным о том же самом. Как раз в это время в комнату вошел весьма видный дядя из породы распространенных в то время «нэпманов» — в шляпе и прочее. Как выяснилось, он был из театральных антрепренеров и еще недавно был директором театра слева от Большого, напротив Малого театра. Фамилия его, насколько помню, была Деранков-Нехлюдов. Он был действительно нэпманом и попал в Нижний Новгород в результате спекуляций с червонцами. Но он, видимо, пользовался особым авторитетом среди московских артистов и с первых слов сказал нам, что если мы желаем, он может нам завербовать для работы в Нижнем любого артиста или даже любую труппу, в том числе труппу Московской оперетты в полном составе, на несколько лет!

Такие заявления, естественно, показались нам хвастовством и, чтобы отделаться от него, мы сказали, что в настоящее время мы не заинтересованы в приглашении в Нижний артистов, да еще, скажем, на сезон. Мы заинтересованы в приглашении А.В.Луначарского для прочтения лекций. К нашему удивлению, он ответил, что он организует приезд Луначарского с группой артистов. Мы пожали плечами. Однако дня через 4 мы внезапно получили телеграмму от Луначарского с извещением, что он прибудет в Нижний Новгород тогда-то. Мы помчались в крайком.

А.В.Луначарский действительно приехал вскоре. С ним приехала певица Обухова, жена Луначарского Н.А.Розенель 40, еще каких-то два артиста, фамилии которых я прочно забыл, и начинавший тогда композитор Валентин Кручинин 41, автор песенок «Шахта номер 3», военных маршей и прочего. Еще и сейчас по радио нередко играют его произведения (плохая у меня память на фамилии!).