Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

После публикации повести «Неделя в Туреневе» в журнале «Аполлон» материальные дела Алексея Толстого резко улучшились, потому что издатель «Шиповника» С. Ю. Копельман заключил с ним договор, по которому автор получал по 250 рублей ежемесячно при отдельной оплате каждого произведения, а издатель получал право на издание всех его произведений. Это был первый издательский договор Алексея Толстого, и довольно выгодный на первых порах. Естественно, Толстой тут же задумал снять более удобную квартиру, обставить ее фамильной мебелью. А пока решили провести лето на даче у брата Сони, Льва Исааковича Дымшица, под Ревелем. Из Эстонии Толстой отправился в Самарскую губернию, где он встретился с родственниками матери, расспрашивал их о деде генерале Багговуте, о котором начал писать роман «Две жизни». Осенью 1910 года занялись ремонтом новой квартиры и фамильной мебели, вывезенной из Самары.

Первые книги Толстого привлекли внимание читателей и критиков.

Об успехах молодого Толстого можно узнать из письма все той же Марии Леонтьевны: «Алеша, — писала она 27 ноября 1910 года, — как я рада за тебя и твои успехи. Пока выпишу твое «Сватовство», что в «Шиповнике», в 13 книге, и «Альманах для всех», книга I. Не знаю, что помещено, но были публикации в «Новом журнале для всех». Боюсь, что тебя затруднит мне вырезки присылать, а всех журналов я не могу выписывать. Ты говорил мне, что периодические книги — сборники твоих произведений будут выходить. Или это не устроилось? Прости, что надоедаю... Очень, Алешенька, соскучилась о тебе. Так давно не видала. Взглянула бы на ваше новое устройство и на ваше житье. Соня тоже мало пишет. Как ее дела? Поспокойнее ли теперь? Все ли у Бакста страшные дали? Как ей туда ездить от вас? Много ли за лето написала? Твое хоть прочту, а ее работу уж никак не увижу... Есть у меня просьба, да совестно вас беспокоить: у тебя много портретов деда Багговута. Хотелось бы мне его иметь. Очень всегда желала стариков портрет, что у мамы висел большой, или в карточках, кабинетный портрет. Если тебе не против сердца, а то не присылай. Сижу да вспоминаю, вот и надумала. Одним словом, который не жаль, пришли: все у меня собраны, а его нет...»

Действительно, Алексей Толстой собирал портреты своих будущих героев, чтобы отчетливее и зримее представить их во время работы над романом «Две жизни». А работал он в эту зиму очень много и напряженно. Еще летом, живя на даче под Ревелем, Толстой, от души поздравляя своего нового друга Е. А. Зноско-Боровского, секретаря редакции «Аполлона», известного шахматиста и теоретика-обозревателя шахматной литературы, с женитьбой, писал: «...Мы хотим эту зиму всю жизнь сосредоточить дома, а не в вертепах, где «звоны труб — и запах мяса заглушают речь друзей». Иными словами, да здравствует семейный очаг! ...Ты не пишешь, над чем работаешь, по-моему, летом можно писать что-нибудь очень спокойное: нет возбуждения города и желудок медленно варит; а есть ли там потусторонний мир — это меня не касается. Я работаю втрое больше, чем зимой, и ловлю окуней. Зверское занятие: сначала выкопаешь червя, потом проткнешь ему брюхо крючком и утопишь, плюнув на хвост. Ждешь, когда идиот-окунь проглотит и червяка и крючок и тащишь его за губу или за глаз, или за глотку. Вот и все... Река, солнце, камыш, ивы — не спорю, много поэзии... Соня рисует. Боже мой, как она с ног до головы вымазывается красками — глядеть опасно. Северный колорит пришелся ей по сердцу...»

Как живые вставали перед ним герои романа... Ревнивая и взбалмошная, несмотря на свой возраст, Степанида Ивановна, всю свою немалую энергию употребившая на отыскание несуществующего клада и женитьбу Сонечки... Большой, добродушный генерал Алексей Алексеевич Вальдштрем (в последующем Толстой дал ему другую фамилию — Брагин), не способный ни к чему в своем обширном хозяйстве: все его начинания шли прахом, вызывая насмешки крестьян и купцов... Прехорошенькая Сонечка, мечтающая, как и все девушки в ее возрасте, о необыкновенном спутнике жизни, решившаяся после уговоров генеральши на замужество с невзрачным Смольковым... Илья Леонтьевич Репьев, холодно встретивший в своем имении молодых и призывавший их пожить в деревенской тишине, где нет ни суетливых улиц, ни гостиных с пустой болтовней, ни развращающих душу и тело ресторанов; здесь, в деревне, они могут найти мудрый укрепляющий труд, суровую справедливость действительности... Смольков же думает совсем о другом: он стремится в Париж, чтобы продолжать ту же рассеянную жизнь, к которой он привык в Петербурге. От разговоров о душе и всемирной любви его тошнит и рвет, он в страшном возмущении: «Только скупые старики и старые, истерические бабы могут разглагольствовать о величии души, о любви в шалашах, о разных Эдипах и прочей омерзительной гадости... Но ты — моя жена, ты не должна способствовать этому жалкому надувательству... Ты должна понять, что я светский человек, а не пастух... Я хочу жить, а не торчать целые дни носом в мокрых окошках... Нам нужны деньги... Мы должны успеть к началу сезона быть в Париже... У меня есть план страшно выиграть в рулетку... В декабре мы должны вернуться в Петербург...» Нет, он получит назначение в Париж как дипломат, Сонечка тоже поедет вместе с ним, как это и было с Николаем Николаевичем Комаровым и его теткой Варварой Леонтьевной, которая всерьез задумается о неправедной его жизни, полной обмана и измен... А поэт Макс, в котором, конечно, он изобразит некоторые черты своего близкого друга Волошина... Только недавно он, Толстой, отослал ему две свои книжки с дарственными надписями: на «Повестях и рассказах» он написал ему — «Милому другу Максу от нежно его любящего. Гр. А. Н. Толстой», а в книге «За синими реками» написал:

«Милый Макс, в этих стихах столько же солнца, Парижа и влюбленности, сколько и тебя. Твой граф А. Н. Толстой». А теперь он приведет, пожалуй, Сонечку именно к Максу, который не обидится за этот позволительный в литературе домысел. Уж больно колоритная фигура Макса так и просилась в это его произведение, в котором он впервые показывал сложные человеческие отношения во всех их реалистических подробностях и противоречиях. А Сонечке станет невмоготу со Смольковым, и она уйдет искать утешения в своих горестях у Макса, поняв наконец-то, что ее муж — гнусный и подлый хам, виновный в ее страданиях и в том, что она совсем перестала верить в справедливость и все хорошее на свете. В «комнатешке» Макса она отдохнула душой: при виде Макса, незнакомого и родного, она успокаивалась... Именно Макс объяснил ей, что вся эта грязная история с мужем не стоит и ее слезинки, что есть вещи гораздо более важные... Так началось возрождение Сонечки, начало ее второй жизни, полной религиозных исканий и мистики, чем в сущности некоторое время увлекалась и Варвара Леонтьевна, хотя здесь и не все соответствовало ее биографическим данным... Снова будут упреки в сгущенни красок, как получилось с повестью «Неделя в Туреневе» или со «Сватовством»... Тетя Маша упрекала его за «Сватовство», особенно, казалось ей, неудачны земский начальник и его дети — Катенька и Алексей... Нет, милая тетя, ответил он ей, напрасно она думает, что обидела его критикой, ведь это только одно из мнений о «Сватовстве», а их было много. Сам он об этой вещи никак не думает, да и о любой, — написал, и слава богу; ему еще рано подводить под незыблемый свод мысли свои убеждения и взгляд на вещи, он только ищет, и в этом его задача, а что он нашел, дело читателей и критики принять или отвергнуть — он не в обиде: не понравилось — выплюнь. Искусство не имеет постоянного, постоянное для него смерть, искусство вечно течет, как река, то разливаясь спокойно, то прыгает через пороги, и Макса-то он ввел, чтобы не подумали, что он снова стремится к документальному описанию семейных событий.