Анна Блинова - Экран и Владимир

— Увы, мы не узнаем никогда, что он сам думал по этому поводу. В одном из своих последних интервью он говорил, что если б мог все повернуть вспять, снова родиться, то занялся бы литературой, лишь иногда играя одну из своих любимых ролей, Гамлета, допустим. Трудно сказать, почему он так ответил. Может быть, сказывалась отчаянная усталость от жизни, от постоянного перенапряжения на сцене, на концертах, а здоровье было уже плохим… Нет, он не мог не считать себя большим актером! Иначе, со всей своей искренностью и открытостью, он не стремился бы к этой профессии с юных лет!

— С юных лет! В юном возрасте он еще не был стихотворцем, поэтом, а сказать ему уже тогда хотелось многое! И ему было что сказать. Значит, в юности оставалась сцена — актер!

— Но вот ведь прошло двенадцать лет, как нет Высоцкого. А как его помнят и любят! Плохого актера не помнили бы!

— Вот тут Вас, горячую поклонницу Высоцкого, я могу и обрадовать. Для Высоцкого двенадцать лет — это не время, это чепуха. Его будут помнить, воспринимать, любить и ненавидеть сто, двести лет! Почему? Потому что Бог дал ему гиперобостренное восприятие жизни, точнейшую реакцию на переживания каждой личности. Этим он уникален. Он был как никто адекватен времени и России. Привязан ко времени и к месту, где родился, к воздуху, каким дышал, а это тоже — уникальный дар. Высоцкий великий человек и созидатель, но он не гений. Почему? Поднимемся на ступеньку выше Высоцкого — туда, где — гениальность. Один из признаков гения — это обратное Высоцкому, это неадекватность обществу и времени. Мы можем вспомнить жизнелюбивого Пушкина, скорбного, мрачного Лермонтова, но, несмотря на несходство их характеров и состояний духа, оба они неадекватны обществу, их творчество — это бурный процесс, полный иронии или негодования…

— Разве только Высоцкий адекватен времени и месту, где родился?

— Вы думаете, что многие адекватны? Лишь по той причине, что живут сейчас и здесь? О, нет!

— А что же они тогда?

— А ничто. Они из себя представляют пустоту, ничто, и только притворяются адекватными. А Высоцкий — это прежде всего поэт. Поразительный, пока еще не всеми понятый, несмотря на свою кажущуюся простоту. Самое трудное — написать о том, что у тебя болит. А он — написал, и как написал! Этим и велик.

— Еще два слова об адекватности и неадекватности… Ведь Высоцкий — обличитель! Он обнажал то, что официально прикрывалось, пряталось как можно глубже! Говорил и о грустных частностях, и о драматическом общем. Вспомните стихотворение, очень глубокое, о доме, в котором герой внезапно очутился. А в доме — люди — давно «так живут», во мраке и в пыли, без солнца и радости. Без духовного света! Разве это — адекватность? Это — не возмущение таким вот духовным обнищанием?

— Да, да, конечно. Но… он не бьет в набат! Не призывает к спасению, как это делали пророки, не издает клич! Он описывает, говорит от имени страдающих, обделенных и так далее, но все это идет как констатация фактов, как повествовательный рассказ, вызывающий то смех, то печаль. Он пишет летопись эпохи, а не собирает под знамена воинов!

— Летопись — это уже само по себе может быть обличением…

— Да, факты обличают. Высоцкий понимает каждого, пишет от имени каждого. Он весь в эпохе, он, повторяю, летописец, и в этом его адекватность. Но вспомните как яростно восставали гении: Пушкин, Лермонтов, принимающие всякую скверну не как грустную данность, а как зло, которое необходимо ниспровергнуть. А вообще — вопрос более, чем сложный, его за два часа раздумий и споров все равно до конца не разрешить…

И, Е, Хейфиц всегда любил задавать в своих фильмах трудные вопросы о становлении личности, ее силе, ее нравственности, о любви и ненависти, о мещанстве и благородстве. Словом, о тех вечных слагаемых, которые, кирпич к кирпичу, строят, создают человека. И если такие, очень известные во 2-й половине 50-х годов картины, как «Большая семья», «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек» рассказывают с экрана обо всем этом так же просто и ясно, как просты в них и ясны более или менее обычные ссоры и примирения, то неожиданно иначе выглядят повествования о жизни, о личности в «Плохом хорошем человеке»(1973) и в «Единственной» (1976). В тех двух фильмах, в которых снялся у И. Е. Хейфица Высоцкий.

Иначе, — но как?

…«Дуэль» — не напрасно так назвал Чехов свою повесть, послужившей основой для будущего фильма И. Хейфица. На дуэ-л и, в соответствии с первоисточником, строилась композиция сценария и фильма, в связи с ней рождались ретроспективные эпизоды, связанные с преддуэльными острейшими переживаниями главного героя. Дуэль давала возможность разобраться в характерах, ситуациях, мировоззрениях, поразмыслить о том, что же героев ждет в будущем.

Постановщик фильма изменил название чеховское «в пользу» Лаевского, главного героя. В исполнении Олега Даля Лаевский действительно был и плохой, и хороший, и больше все-таки плохой, почему и стоит такое определение на первом месте… А герою Высоцкого была отведена миссия — тоже немаловажная, — «разоблачителя» Лаевского.

В одном из первых кадров постановщик показывает темную, жалкую избушку, — жилище Лаевского и его подруги, — тонущую в потоках дождя. И никаких звуков, только одинокий собачий вой среди тишины. Ночь.

Кадр сменяется: комната Лаевского. Он облокотился на обеденный стол с немытой посудой, со вчерашними объедками. В глазах у героя — слезы, во всем его облике, — истерика. На рассвете в дверь постучат секунданты… И где-то подальше отсюда, от этого хаотического быта будет ждать его неумолимый фон Корен с глазами Высоцкого, в которых на этот раз — только суровость и жесткость.

В ретроспективных кадрах перед зрителем встает жизнь южной российской окраины конца девятнадцатого века.

В этом городке можно прямо с улицы постучаться в окно к Ла-евскому и тут же, на подоконнике, получить его подпись на официальном документе. Можно, — Лаевскому же, другие все-таки не решаются, а ему уже все безразлично, — ходить на службу в домашних туфлях и, усевшись на стуле, высоко заложить ногу за ногу, не стесняясь тем, что рваный и грязный носок, — свидетельство домашнего бесприюта — выставлен на всеобщее обозрение. А дома — женщина, которую он успел разлюбить, и надо бежать отсюда, от всего, назад, в Петербург, в Россию.

Всеми этими и другими воспоминаниями и переживаниями Ла-евский делится бурно, бия себя кулаком в грудь, самоуничижаясь. И потому его собеседник, доктор Самойленко (в превосходном исполнении А. Папанова), переполняется сочувствием, советами, уговорами.

Главный герой этого фильма, конечно, не фон Корен, зоолог приехавший в этот край изучать флору и фауну Черного моря, — а Лаевский. Но без фон Корена нет противостояния, нет конфликта. Стреляться на дуэли, перевернувшей затем весь уклад его жизни, Лаевский будет с фон Кореном. И в связи с личностью фон Корена раскрывается личность Лаевского, человека беспорядочного, пьющего и быстро разочаровывающегося во всем, к чему бы он не прикоснулся. Эту-то личность и ненавидит правильный фон Корен.