Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

По словам епископа Роже, киевский князь лично показывал ему главы святых Климента и Фива, хранящиеся в Киевской Десятинной церкви. Но даже если и это не совсем так, готовность, с которой Ярослав откликнулся на его просьбу, очень показательна. Правителю Киева явно льстило то внимание, с каким отнеслись к святыням его города приехавшие издалека гости.

Французского епископа, несомненно, должна была удивить прекрасная осведомленность русского князя относительно судьбы римского мученика. И это неудивительно. Древняя Русь почитала святого Климента как одного из главных своих небесных покровителей, а его мощи в течение двух веков считались главной христианской святыней Киева. «Присный заступник стране Русской, и венец преукрашенный славному и честному граду нашему… - восклицал, обращаясь к святому Клименту, древнерусский книжник, автор написанного во второй половине XI или в XII веке «Слова на обновление Десятинной церкви», - тобою русские князья похваляются, святители ликуют, иереи веселятся, монахи радуются, люди добродушествуют, приходя с горячею верою к твоим христоносным мощам…»14. В числе русских князей, «похваляющихся» святым Климентом, несомненно, был и Ярослав Мудрый. Более того, у киевского князя имелись, кажется, особые причины для почитания святого: ниже мы будем говорить о предположении ученых, согласно которому князь Ярослав использовал для собственного погребения вывезенную из Корсуни мраморную гробницу Климента Римского.

Некоторые черты характера Ярослава явственно проступают и в известном нам Проложном сказании об освящении церкви святого Георгия в Киеве15. Щедрость князя, заполнившего кунами «комары» киевских Золотых ворот, наверное, немало удивила киевлян. Но эта щедрость имела вполне объективные причины, таившиеся в экономическом процветании Киевского государства в годы княжения Ярослава Мудрого. Его успешная внешняя политика, налаженные им механизмы управления страной и взимания разного рода даней, вир и продаж, а также другие примятые им меры давали ощутимые результаты. Историки с уверенностью говорят о том, что Русь XI века переживала пору настоящего экономического бума16. Но при этом очевидно, что и в своем отношении к деньгам Ярослав последних лет жизни претерпел заметные изменения по сравнению с прежним Ярославом, скупость которого не раз подчеркивали как русские, так и скандинавские источники. Отметим, кстати, что установленные им расценки за дневной труд «делателей», занятых на строительстве Георгиевского храма («ПО ногате на день»), находят прямое соответствие в нормах «Русской Правды»: согласно известному нам «Уроку мостникам», именно такую плату должны были взимать «мостникю» и «городники» с тех общин, на территории которых они производили работы. В Киеве по ногате в день платил сам Ярослав, и платил каждому из работников, во множестве притекавших к нему: строительство храма было для него не столько государственным, сколько личным делом, и он честно брал на себя и выполнял все те обязательства, которые им же были установлены для других.

Наконец, некоторое представление о киевском князе в последние годы его жизни могут дать рассказы памятников «борисоглебского цикла» о посмертных чудесах святых Бориса и Глеба - при всей условности их отнесения ко времени княжения Ярослава и при всей очевидности использования в них привычных агиографических приемов и «общих мест». В них мы видим князя Ярослава искренне заботящимся о церковном прославлении святых братьев, действующим рука об руку с киевским митрополитом, раздающим щедрую милостыню и устраивающим «пир велик» совсем в духе своего отца - «Не токмо боляром, но и всем людям, паче же нищим и всем вдовицам и всем убогим», и «празднующе» так «до осьмого дня»17. (Между прочим, это едва ли не единственное указание на «пиры» Ярослава в древнерусских источниках - прежде мы встречали упоминания о них только в скандинавских сагах, и участниками этих пиров были почти исключительно иноземные наемники князя.)

Впрочем, среди посмертных чудес святых Бориса и Глеба есть и такое, которое изображает князя Ярослава, пожалуй, не в самом выгодном для него свете. Это так называемое чудо об узниках, которое диакон Нестор относил к последним годам княжения Ярослава Владимировича.

«В некоем грае» (как видно из дальнейшего, в Вышгороде), рассказывается в «Чтении о святых Борисе и Глебе», были мужи, «осужденные от старейшины града того и посаженные в погреб (темницу. - А. К); и много времени провели они в нем… отчего были в печали многой». Несчастные, томившиеся в тяжких железах, призвали на помощь святых Бориса и Глеба, и те не замедлили прийти им на помощь: в одну из ночей они сами предстали перед узниками. «Не бойтесь, мы - те самые Борис и Глеб, которых призываете вы в молитве своей, - обратились святые князья к ним, - и вот ныне пришли освободить вас от скорби той… И потому не сможет никакого зла сотворить вам судия, но отпустит вас с миром». И в тот же миг с узников спали железа, а святые сделались невидимы. Услышав шум, к темнице прибежали стражники. К своему удивлению, они нашли ее разрушенной; узники же сидели свободными, а оковы валялись перед ними. Когда о случившемся узнал «судия» града, то он, придя в великое изумление, «отпустил их с миром и возвестил обо всем том христолюбцу Ярославу». «Тем же образом многие, бывшие в железах и в погребах, избавились, не только в одном том граде, но и во всех местах», - завершает свой рассказ Нестор18.

Надо заметить, что в анонимном «Сказании о святых» - еще одном памятнике «борисоглебского цикла» - «чудо об узниках» приурочено совсем к другому времени, а именно к киевскому княжению внука Ярослава, князя Святополка Изяславича (1093- 1113)19, и эта версия представляется историкам более соответствующей действительности (хотя бы потому, что автор «Сказания» ссылается на неких «самовидцев» случившегося чуда). Но даже если Нестор ошибался, относя чудо в вышгородской темнице ко временам Ярослава, его ошибка выглядит очень красноречивой. Очевидно, в конце XI - начале XII века, когда он составлял свой труд, в Киеве хорошо помнили о том, что при «христолюбце» Ярославе в «узах и погребах» томилось немало несчастных, а в таких случаях среди действительных злодеев всегда оказываются люди, невинно пострадавшие или даже не знающие, в чем именно состоит их вина. Да и не Ярослав ли в течение почти двадцати лет удерживал в заточении ни в чем не повинного Судислава, своего брата, а еще раньше предал смерти новгородского посадника Константина? Такие вещи, конечно, не могли быстро забыться.

В целом же последние годы Ярослава протекали относительно спокойно, без внешних потрясений, войн или мятежей. Своим сыновьям он оставлял Русь совсем не такой, какой застал ее в начале своего киевского княжения. За тридцать пять лет его пребывания на престоле разительно изменился не один Киев, главный город его державы, но и прочие русские города, украсившиеся, по выражению западного хрониста, «белой ризой церквей». Единое Киевское государство связывали не только железная воля киевского князя, но и созданная им система государственной власти - принятые им законы и установления, составившие его знаменитый судебник - «Русскую Правду»; целая иерархия княжеских слуг, исполнителей княжеской воли - посадников, судий, вирников, то есть сборщиков княжеской виры, которые в каждом конкретном случае могли действовать уже не по прямой указке князя, но сообразно выработанной им общей политике; наконец, получившая при Ярославе свое оформление церковная организация, возглавляемая киевским митрополитом и епископами. На рубежах Русской земли вырастали новые города и крепости - в том числе и те, которые были названы именем самого князя, - Ярославль на Волге, Юрьев в Чудской земле, другой Юрьев на Роси. И имя Ярослава, равно как и имя его небесного покровителя, ставшего покровителем всей Руси, - святого Георгия, защищало Русскую землю подобно самым прочным крепостным стенам и земляным валам.