Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Наконец, нельзя забывать еще об одном - непосредственном и, возможно, самом главном - последствии Ярославова «ряда»… Самим фактом его принятия Ярослав сумел уберечь Русь от смуты, подобной той, что вспыхнула сразу же после смерти его отца и деда. Может быть, в его установлениях и не было ничего принципиально нового для Руси («Подобный ряд, - писал еще один знаток древнерусского права Серафим Владимирович Юшков, - мог сделать Святослав… такой же ряд мог сделать и князь Владимир и, вероятно, сделал бы, если бы он не начал войны с Ярославом и если бы его не постигла неожиданная смерть»32), но, главное, они причалил устойчивость и поступательность последующему развитию Русского государства. А это, в свою очередь, самым благотворным образом сказалось на всех сторонах русской жизни.

Впрочем, завещание. Ярослава должно было вступить в силу лишь после его смерти. Пока же старшие Ярославичи покинули Киев: Изяслав уехал в Туров или, может быть, в Новгород, а Святослав - во Владимир-Волынский.

Вскоре после их отъезда, в феврале 1054 года, князь Ярослав занемог. «Сам он был тогда болен («самому же болну сущю»), - читаем в летописи, - и, пришедши к Вышгороду, разболелся вельми». Рядом с отцом неотлучно пребывал Всеволод, который, по-видимому, вовсе не покидая Киева: «Изяслав тогда пребывал [в Турове?]*, а Святослав во Владимире; Всеволод же был у отца, потому что любим был отцом паче всей братии и держал его отец всегда у себя». [* Указание на Туров имеется только в Ипатьевском списке «Повести временных лет», во всех остальных пропуск: «Изяславу тогда сущую…», без наименования города. В некоторых же летописях (например, Воскресенской, Софийской Первой по списку Царского и др.) текст читается по-иному: «Изяславу сущую тогда в Новегороде»33].

Можно думать, что Ярослав ехал в Вышгород отчасти за тем, чтобы помолиться о здравии у гробниц святых братьев Бориса и Глеба. Это было тем более уместно, ч как раз начинался Великий пост - время усиленной молитвы для всякого христианина. Но на сей раз молитва не помогла, как не помоги и все старания лекарей, пользовавших киевского князя. Ярослав угас буквально на глазах своих близких. Что за недуг приключился с ним, мы не знаем, но продлился он очень недолго: «поболев же мало», сообщает Нестор3. Там же в Вышгороде 19 февраля 1054 года, в первую субботу Великого поста, когда Церковь отмечает память святого мученика Феодора Тирана, князя Ярослава не стало. «Ярославу же приспел конец жития, и предал для свою Богу в субботу 1-й [недели] поста, [на] святого Феодора» - так запись читаем в Лаврентьевской летописи, содержащей одну из редакций «Повести временных лет». (В Ипатьевской летописи дата смерти Ярослава названа по-другому: «…месяца феврале в 20, в субботу 1 -й недели поста, в святого Федора день»; в Новгородской Первой летописи младшего извода указан месяц, число же отсутствует: «… месяца февраля, в субботу 1 -й недели поста, на святага Федора»; еще короче в Радзивиловской: «…в субботу 1-ю поста, святага Федора» - но можно думать, что во всех случая имеется в виду один и тот же день35.)

По-видимому, уже на следующий день, 20 февраля, в воскресенье, тело князя Ярослава Владимировича, возложенное в соответствии с древним славянским обычаем на сани, было привезено для погребения в Киев. «Всеволод же спрятал (здесь: обрядил, убрал. - А. К) тело отца своего и, возложив на сани, отвез его к Киеву, - рассказывает летописец, - священник же пели положенные песнопения. Плакались по нему люди и, принеся, положили его в раке мраморной в церкви Святой Софии, и плакали по нему Всеволод и все люди».

Уже в наши дни на стене Киевского Софийского собора была обнаружена древняя и, к сожалению, лишь частично уцелевшая надпись, текст которой предположительно восстановлен академиком Борисом Александровичем Рыбаковым, крупнейшим отечественным исследователем древней Руси:

ВЪ 6562

М(ЕСЯ)ЦА ФЕВРАРИ

20 УСПЕН

Е Ц(А)РЯ НАШ(Е)

ГО ВЪ ВЪ

(СКРЬСЕНЬЕ?)

В (Н)ЕДЕ(ЛЮ)

(МУ)Ч(ЕНИКА)

ФЕОДОРА

То есть: «В (лето) 6562 (1054), месяца февраля 20, успение царя нашего в воскресенье (?), в неделю мученика Феодора»36.

Нет сомнений, что в этой торжественной надписи, сделанной каким-то клириком Святой Софии в центральном нефе собора, на третьем от алтаря южном крещатом столбе, на фреске с изображением святого целителя Пантелемона и как раз под изображением самого Ярослава на ктиторекой фреске собора, идет речь о князе Ярославе Владимировиче. Различия в датах - 19 февраля (первая суббота поста) или 20-е («неделя», то есть воскресенье) - по-видимому, объясняются тем, что в первом случае сообщается о кончине князя, а во втором - о его погребении, или «успении», под сводами собора37.

Рассказывая о кончине князя Ярослава, летопись не упоминает имени митрополита Иллариона. Но если последний был еще жив к этому времени, то именно ему подобало отпевать усопшего князя. Илларион не мог не понимать, что со смертью Ярослава уходит в прошлое целая эпоха в истории Руси, к которой всецело принадлежал и он сам, и многие книжники из его окружения… В этот день, как и в другие воскресные великопостные дни, в церкви звучит литургия святого Василия Великого, более продолжительная по сравнению с обычной, более торжественная и, пожалуй, более соответствующая скорбной и вместе с тем величественной минуте последнего прощания с великим киевским князем, столь много сделавшим для христианского просвещения Руси. Тогда же, на литургии, под сводами собора прозвучали и слова самого Христа, читающиеся в церкви в этот день и обращенные к апостолу Варфоломею; наверное, многим могло показаться, что слова эти прямо Адресованы усопшему князю: «…Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин. 1: 51). Ибо не встречи ли с ангелами небесными должен был ожидать лежавший в гробу князь?

Кажется символичным и то, что погребение князя Ярослава совпало с празднованием Церковью так называемого Торжества Православия - восстановления почитания икон в Византийской церкви в середине IX века после долгих лет гонений на православных от иконоборцев (это событие вспоминается Церковью в первое воскресенье Великого поста). Русь не знала иконоборчества, восприняв вместе с христианством почитание святых икон. Но Ярослав едва ли не более других князей древней Руси поспособствовал украшению русских, а особенно киевских, храмов, приданию им того внешнего благолепия, которое отличало храмы византийские и которое некогда так потрясло посланцев его отца, выбиравших веру для своего народа. И если Крещение Руси, несомненно, было во многом личной заслугой Владимира Святого, то Торжество Правосави в русских землях уместнее всего связывать с именем князя Ярослава Владимировича. И не случайно, говоря именно о годах его княжения, позднейший автор Степенной книги царского родословия, московский книжник XI века, воскликнет, может быть, с излишней патетикой и явно подражая словам похвалы князю Владимиру из «Слова» Иллариона Киевского: «…идольский мрак от нас до конца отгнася и заря благоверия просвети нас; тьма бесовского служения от нас истребился и погибе и солнце евангельское землю нашу осия; капища раздрушишася и святые церкви водрузишася; иолы сокрушишася и святым иконам поконение утвержащеся; бесы отбегаху и крестный образ грады и места освящаше…»38