Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Насмешки Буды явно напоминают слова, с которыми Ярослав обращался к польскому князю согласно свидетельству Галла Анонима. Сходство это еще более усиливается в поздних русских летописных сводах, которые несколько переиначивают слова киевского воеводы: «Что придосте, Ляхове, с брюхачем сим, дайте прободем тростию брюхо его толстое, аки блато (болото. - А. К) прольется!»53 Но как насмешки воеводы Святополка перед началом Любечекой битвы стоили победы туравскому князю, так и теперь оскорбительные речи Буды в Адрес Болеслава привели к катастрофе. (Отметим, кстати, удивительно уважительный тон русского летописца по отношению к Болеславу, столь контрастирующий с тоном польских хроник. Уважение к врагу, признание его достоинств, равно как и выпячивание собственных слабостей и недостатков вообще отличают русские средневековые - да и не только средневековые - источники. Трудно сказать, чего здесь больше: какой-то «всемирной отзывчивости» русского национального характера или же своеобразного «комплекса неполноценности», свойственного русским.)

Титмар Мерзебугский тоже знает о том, что битве предшествовала словесная перепалка, но инициаторами ее называет поляков, а не русских. «Поляки, дразня близкого врага, вызвали его на столкновение, завершившееся нечаянным успехом, так что охранявшие реку были отброшены. Узнав об этом, Болеслав ободрился и, приказав бывшим с ним немедленный сбор, стремительно, хотя и не без труда, переправился через реку. Вражеское же войско, выстроившись напротив, тщетно старалось защитить отечество, ибо, уступив в первой стычке, оно не оказало более серьезного сопротивления».

О стычке и взаимных оскорблениях пишет и Галл Аноним. Впрочем, его рассказ и здесь обильно уснащен явно вымышленными подробностями, которые имеют своей целью всяческое принижение противников польского князя. Оказывается, победу над русскими одержал даже не сам Болеслав, а повара и слуги, находившиеся в его лагере. «В этот день резали бесчисленное количество животных, которые, по обычаю, приготовлялись к наступающему празднику для стола короля (князя Болеслава. - А. К ), собиравшегося пировать вместе со своими князьями. Когда на берег реки были собраны все повара, прислужники и низшие чины воинов для очистки мяса и внутренностей животных, с другого берега реки слуги и оруженосцы русских стали громко издеваться на ними и вызывать их на бой дерзкими насмешками. Поляки, со своей стороны, ничего обидного не отвечали, но внутренности животных и все отбросы кидали в лицо русским за их оскорбления. Когда русские стаи их все более и более оскорблять и даже стали метать в них стрелы,

челядь войска Болеслава, оставив мясо и дичь, захватив оружие рыцарей, спавших после полудня, переплыв реку, одержала победу на большим множеством русских». Лишь после этого в битву вступили сам Болеслав и его рыцари, разбуженные криками и звоном оружия. Так что «не только одна челядь приобрела славу и не одна она была виновницей пролития крови», - несколько поправляется Галл, видимо, почувствовав, что чрезмерный сарказм в отношении врага косвенным образом принижает роль в битве самого Болеслава.

Точно восстановить ход сражения едва ли представляется возможным. Рассказы и русской летописи, и «Хроники» Гала, очевидно, основаны на каких-то устных эпических преданиях; они явно восходят к воспоминаниям участников битвы, но десятилетия или даже столетия, отделявшие запись этих рассказов от самих событий, усилили эпический, былинный мотив, увы, в ущерб достоверности повествования. (Особенно это относится к польской хронике.) Но для нас, в общем-то, не столь важно, ко именно начал битву - сам ли Болеслав Храбрый, смело бросившийся в воды реки и увлекший за собой воинов, какие-то русские сторожа, охранявшие переправу, или же польские повара и слуги. Не так важно и то, кто затеял перебранку. Важнее другое: Болеслав в очередной раз продемонстрировал свое полководческое мастерство и сумел воспользоваться психологическим преимуществом, предоставленным ему русскими. Ярослав же оказался не на высоте. Его неподготовленность к битве можно объяснить, пожалуй, только одним: предводители врачующих ратей наметили определенный срок для начала сражения, и Ярослав никак не ожидал, что он может быть нарушен. Но настоящего полководца как раз и должно отличать умение просчитывать все возможные варианты развития событий… Не учел киевский князь и собственный успешный опыт. Ведь не к иной, как сам Ярослав всего лишь за полтора года до сражения на Буге блестяще использовал тот прием, который ныне оказался губительным для него. Говорят, что учатся на ошибках. Вероятно, извлекать уроки из собственных побед не менее важно.

Что же касается словесных поединков, предшествующих сражению, то удивительное сходство в описании битв у Любеча и на Буге показывает, что их время заканчиваюсь. Заметим, что русские летописи в обоих случаях называют виновниками поражений старых воевод. И Волчий Хвост, воевода Владимира, и Буды, «кормилец» Ярослава, несомненно, принадлежали уходящей эпохе…

Масштабы поражения русского войска оказались, действительно, чудовищными. «Тогда пало там бесчисленное множество бегущих», - свидетельствует Титмар Мерзебугский. Русские летописцы вторят ему, называя в числе подили (надо полагать, побили. - А. К), а тех, которых рукагибших и воеводу Блуда (Буды). «И иных множество побеми схватили (взяли в плен. - А. К.), расточил Болеслав по ляхам»54. Галл Аноним со свойственным ему стремлением к преувеличению воссоздает эпически страшную картину побоища: «Никто не может точно сосчитать тысячи погибших неприятелей, о которых известно, что они сошлись к сражению в несметном количестве, но что лишь немногим, оставшимся в живых, удалось спастись бегством… Многие, пришедшие спустя много дней из дальних мест, чтобы разыскать друзей или родственников, уверяли, что столько крови там было пролито, что по равнине можно было идти не иначе как по крови или по трупам людей и что вся вода в реке Буг имела больше вид крови, нежели речной воды». (Или еще более устрашающе у другого польского хрониста - Винцентия Кабека, писавшего спустя сто лет после Галла: «Ненасытная львиная ярость не насыщается до тех пор, пока не катится последний труп, пока не запустевает река Буг от крови»55.) Сам Болеслав, по версии Града, принял горячее участие в избиении русских и прояви себя во всем блеске. Впрочем, слова польского хрониста на сей счет, как обычно, не отличаются конкретностью. «Король Болеслав… как живой лев, бросился в гущу врагов. И нет возможности перечислить, скольких убил он из тех, кто сопротивлялся ему…» По мнению авторов более поздних польских хроник, в числе плененных оказался и сам князь Ярослав, которого «схваченного с лучшими людьми, ведут на веревке, словно свору собак» к Болеславу (свидетельство Винцентия Кека); но это явно не соответствует действительности.