Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

В самом деле, на протяжении предшествующих десятилетий русские, как правило, терпели унизительные поражения в борьбе с этим жестоким и сильным врагом. Так было и при князе Владимире (особенно в 90-е годы Х века), так было и после его смерти, когда печенеги активно вмешались в междоусобную войну между его сыновьями. И вот теперь настало время для ответного удара.

Впрочем, сам Ярослав едва ли думал об этом. Он воевал за власть над Русью и в своей борьбе с не меньшей охотой, чем его противник, пользовался помощью иноземных войск. Но объективно победа возглавляемой им русско-скандинавской дружины в братоубийственной войне означала победу Руси над ее извечным и наиболее опасным на тот момент противником.

На рис. - пенс короля Кнута Великого, отчеканенный в Лондоне. Оборотная сторона. Из новгородского клада второй четверти XI века.

После своего уверения в Киеве Ярослав, по-видимому, распустил большую часть своего войска. Новгородцы отправились домой; если верить летописи, князь щедро наградил их деньгами и дал им «Правду и устав» - то есть подтвердил особой грамотой установления «Русской Правды». Тогда же (если не раньше) Ярослава покинула и часть варягов. «Прядь об Эймунде» привычно объясняет их уход скупостью русского князя и его отказом выполнить взятые на себя обязательства: «Прошли лето и зима, ничего не случилось, и опять не выплачивалось жалованье»1. Вероятно, Ярослав полагал, что уже не нуждается в услугах Эймунда и его людей, а может быть, не хотел портить отношения с киевлянами, обременяя их пребыванием в городе буйных и вечно недовольных наемников-скандинавов. Новый киевский князь, несомненно, умел при случае пренебречь обычаем, общепринятыми нормами поведения - особенно если это было выгодно ему или могло принести пользу его державе.

В конце концов норвежцы во главе с Эймуном окажутся у племянника и будущего противника Ярослава полоцкого князя Брячисава Изяславича. С Ярославом же осталась шведская дружина во главе с родичем Ингигерд Рёгнваьом Ульвесоном, который, напомним, появился на Руси летом 1019 года. Но если Ярослав полагал, что с его победой над Святополком борьба за власть над Русской землей завершилась, то он ошибался. Распри среди оставшегося в живых потомства Владимира Святого все еще не были преодолены, а значит, сохранялась благоприятная почва для новых кровопролитных междоусобных войн, и князю Ярославу предстояло очень скоро убедиться в этом. Удивительно, но прежде всего угрозу таил для него Новгород - тот самый город, который служил ему главной базой в его войне за Киев.

Так уж случилось, что на протяжении большей части своей жизни, по крайней мере с того времени, когда в источниках появляются первые достоверные сведения о нем, Ярославу приходилось в полном смысле слова разрываться между Киевом и Новгородом. Его жизнь в равной мере принадлежит двум этим городам. Будучи новгородским князем, он вступил в борьбу за Киев; оказавшись же на киевском престоле - особенно на первых порах, - постоянно возвращался в Новгород и проводил там едва ли не больше времени, нежели в Киеве: то вмешиваясь в ход собственно новгородских дел, то черпая на севере силы для того, чтобы вести войну на юге. И наиболее сложные и запутанные проблемы, возникшие перед ним вскоре после его окончательного утверждения в Киеве, исходили именно отсюда.

События первых двух-трех лет киевского княжения Ярослава чрезвычайно скупо и противоречиво освещены русскими летописями. Восстанавливая их ход, исследователи вынуждены постоянно прибегать к сравнению различных летописных сводов, домысливая причины, по которым то или иное событие оказалось пропущенным в одной летописи, но присутствует в другой. Среди тех событий в жизни Ярослава, о которых мы знаем более или менее определенно, выделим три: рождение у киевского князя сына Владимира, расправу с новгородским посадником Константином Добрыничем, некогда оказавшим ему столь значимую услугу, и, наконец, войну с племянником, полоцким князем Брячисавом Изясавичем. Точные датировки этих событий (кроме, пожалуй, рождения Владимира Ярославича) и даже и последовательность остаются не вполне выясненными. Между тем каждое из них оставило заметный след в биографии героя нашего повествования.

Князь Владимир Ярославич, которого летописи называют старшим сыном Ярослава Мудрого*, родился в 1020 году2. Несомненно, его появление на свет стало важной вехой в жизни Ярослава, поскольку заметно укрепляло его позиции как нового киевского князя, основателя новой ветви династии русских князей. [* Напомним, что в списке новгородских князей, читающемся в Новгородской Первой летописи младшего извода, прежде Владимира упоминается еще один сын Ярослава, не известный ни авторам «Повести

временных лет», ни другим летописцам, - некий Илья, которого Ярослав посадил на княжение в Новгороде и который, по-видимому, вскоре после этого умер. Никаких хронологических ориентиров список не содержит, и, следовательно, ничего определенного об этом Илье мы сказать не можем. Полагают, что речь идет о сыне Ярослава от его первого брака, хотя, повторюсь, у нас есть основания сомневаться даже в самом факте его существования, ибо нельзя исключать того, что автор новгородского списка дважды внес в текст сведения об одном и том же лице - новгородском князе Владимире Ярославиче: в первый раз под его христианским, крестильным, а во второй раз - княжеским именем (см. об этом в главе 3). Во всяком случае, источники не позволяют говорить о каком-либо участии князя Ильи Ярославича (если он существовал в действительности) в последующих событиях].

Но еще большее значение имело рождение сына для супруги князя Ярослава, шведской принцессы Ирины-Ингигерд. Судя по свидетельству скандинавских саг, это была женщина решительная и властная, не уступавшая характером самому Ярославу. Саги всячески расхваливают ее ум и добродетели; по мнению и авторов, Ингигерд сумела во многом подчинить себе своего супруга. «Она была мудрее всех женщин и хороша собой, - читаем, например, в одном из сборников саг, так называемой «Гнилой коже» (с этих слов, кстати, начинается сборник). - Конунг (Ярослав. - А. К) так любил ее, что ничего не мог сделать против ее воли»3. Как и большинство скандинавских женщин того времени, Ингигерд владела многими искусствами, в том числе и искусством врачевания: она способна была дать дельный совет и облегчить страдания больного, если к ней обращались за помощью; а такие случаи, как следует из саг, бывали, и не редко4.