Игорь Сорокин - Художник каменных дел

Но было такое, без чего она просто не мыслила своего существования. Скорее, она отказалась бы от нового платья, которое обычно шилось к зиме и к лету, чем от приобретения книг. Однажды, позднее, когда ей не удалось купить «Исповедь» Толстого, она взяла ее в земской библиотеке и начала переписывать, не пропуская ни строчки и надеясь, что смысл не понятого сейчас откроется ей потом. Застав ее за этим занятием, брат Василий Корнеевич подарил ей собственный экземпляр «Исповеди», привезенный из Петербурга, но она так увлеклась переписыванием, что долго не могла остановиться: ей казалось, что так она глубже проникнет в сокровищницу мыслей своего кумира.

Откровенно удручало Марию Корнеевну то, что в семье никто, кроме Марийки, не разделял ее увлечения высокой литературой. Сыновья, как ей казалось, поглощены чтением, которое не имеет никакого отношения к тому, что почиталось ею как истинная литература. Мальчики взахлеб читали приключенческие приложения к журналу «Нива», зачитывая их буквально до дыр, с боем отбивая друг у дружки. В книжке «Дочь Монтесумы» можно, например, было прочитать только те страницы, где речь шла о любви, потому что их мальчики пропускали. Зато они по нескольку раз возвращались к подвигам бесстрашных воинов.

Особенно удручал Марию Корнеевну Петя. Это он неведомо где добывал «пиратские» книги. И ладно, если бы дети только читали их: они жили этими книгами, грезили ими.

Один лишь Алеша радовал мать, да и то не пристрастием к серьезному чтению, до которого он просто еще не дорос, а отношением к иллюстрированным вклейкам и олеографическим копиям с полотен великих художников. Казалось, природным чутьем угадывал мальчик руку подлинного мастера. Матери не раз приводилось наблюдать, как сын часами разглядывает «Троицу» Рублева или «Давида» Микеланджело. Мария Корнеевна пыталась узнать, о чем в это время думает Алеша, но едва она подходила к нему с вопросами, как он начинал сердиться, прятал цветные иллюстрации в свой зеленый сундучок и, будто назло, принимался читать очередной замусоленный журнал с описанием приключений, торопливо глотая страницу за страницей.

Мария Корнеевна с грустью смотрела в сад, где до ночи раздавались воинственные боевые кличи, где летали самодельные дротики и стрелы. Ее, как ей казалось, уже взрослые дети вместе с постояльцами брали друг дружку в плен, связывали по рукам и ногам, казнили и миловали.

Но однажды игры закончились, чтобы уже никогда более не возобновляться. Отряд Орлиного Когтя — им был Алеша, — попал в засаду, лишь вождь вырвался из пут и спрятался за кустами барбариса. Индейцы племени чароки искали его по всему саду, предлагая сдаться.

Видно, чарокам стали надоедать поиски, а пленным могиканам наскучило лежать связанными, и совершилось гнусное предательство: сначала Ницэ, а потом и Иона перешли на сторону победителей. Все вместе стали искать Орлиного Когтя. Но последний из могикан не думал сдаваться. Он прокрался в сарай и обнаружил на полатях дробовик. Теперь он покарает врага и накажет изменников! Заранее предвкушал он, как будет карать и миловать, как снимет с поверженных боевые украшения и украсит свою голову разноцветными перьями, для которых не пожалел акварельных красок.

Из-за толстого ствола орехового дерева с копьем наперевес вышел Иона и предложил Орлиному Когтю перейти на сторону мужественных чароков.

— В плен меня не взять! — с этими словами Алеша выбил у Ионы из рук копье. — Больше ты мне не друг!

Тут кто-то набросился на него со спины. Орлиный Коготь вскрикнул, ружье выстрелило. По вечернему саду разнесся крик — заряд дроби угодил Ницэ в бедро. Мальчики с ужасом глядели, как на штанине проступает кровь. На счастье, дробь только поранила кожу, но об этом все узнали значительно позже. А вдруг Ницэ умрет? Вдруг он убил своего друга? От ужаса Алеша не мог шевельнуться. В этот вечер отец впервые жестоко выпорол его. Но еще сильнее запомнилось ему, как кричала мать Ницэ, пророча ему такую судьбу, что жить не хотелось.

Тенерь мама по целым дням не выпускала его из поля зрения. И сам он понимал: пора браться за ум, впереди его ожидало трудное испытание — поступление в гимназию. Обычно Мария Корнеевна готовила в гимназию детей сама. С Алешей дело осложнялось. Домашние заботы все возрастали, маленький Павлик часто и подолгу болел. Выкроить время было непросто.

Мария Корнеевна не растерялась: она научила Алешу умывать, кормить и одевать младшего брата, помогать ей прибираться в комнатах — перетряхивать половики и тюфяки, подметать полы и выполнять другую домашнюю работу.

Чтобы заинтересовать Алешу делом, нужны были занимательные и доверительные разговоры, именно разговоры, а не рассказы. Мать нащупала в душе мальчика струну, которая отзывалась на прикосновение чистым и сильным звучанием. Это было стремление к самостоятельному мышлению в сочетании с фантазией. Мария Корнеевна научилась будить фантазию сына, терпеливо выслушивать его мнение, тактично вести с ним диалог, отыскивать смысл в его, казалось бы, ничего не значащих словах.

Это было непростое искусство: у Алеши были очевидные задатки предводителя, он был наделен гордыней, самолюбием и отличался строптивостью. Ко всему этому он был временами сверх меры упрям. Мать ни в чем не обвиняла его. Она старалась понять, чем вызван тот или иной его протест, что заставляет его замыкаться и подолгу угрюмо молчать.

Когда причин в перемене настроения сына не отыскивалось, она поручала ему какую-нибудь работу в комнате Павлика или просила его просто поиграть с мальчиком, и это неизменно помогало. Алеша переставал хмуриться, становился способным воспринимать то, что ему говорили. Так мать исподволь готовила его к будущей жизни. Обладая бесконечным терпением, добрым и открытым характером, она умела быть и строгой, беспощадной, когда замечала у детей как будто бы безобидные, но на самом деле опасные задатки. Она безошибочно отличала фантазию от лжи, лесть от выражения доброго чувства, настойчиво преследовала любую фальшь в отношениях детей с родителями, со сверстниками, строго следила за тем, чтобы они ладили между собой, помогали друг дружке, были искренни в отношениях.

Но одна преграда оставалась для нее непреодолимой: старший сын Сергей никак не хотел приспособиться к обостренному самолюбию Алеши, он подсмеивался над ним и никаких его дел, забот или успехов не принимал всерьез. Даже то, что Алеша всего за одну зиму выучился бегло разговаривать и читать по-французски, Сергей ставил лишь в заслугу матери, как будто младший брат не старался изо всех сил приблизиться к старшим, которым в последнее время взяли за моду вести свои тайные переговоры на французском.