Арам Хачатурян - Статьи и воспоминания

Я несколько раз приходил на занятия, не выполнив задания. Наконец Мясковский строго спросил, что со мною. Я сказал, что у меня «неприятности и переживания». Николай Яковлевич улыбнулся:

— Вот и пользуйтесь случаем! Пишите музыку. Только не молчите, это хуже всего. Думать о музыке нужно всегда, везде...

Позднее, уже после смерти Мясковского, я прочел в его дневниках, что художником может считаться лишь тот, кто творит неустанно — «иначе ржавеет мозг».

Однажды я спросил Мясковского:

— Николай Яковлевич, как вы могли за одно лето написать две симфонии?

Мясковский — как всегда, лаконично — ответил:

— Если есть идея и темы, сочинение готово.

Мысль эту Николай Яковлевич в той или иной форме высказывал не раз и, как видно, придавал ей значение художественного принципа. Шире смысл ее нужно понимать так: 1) если у композитора есть идея (содержание, направленность); 2) если есть музыкальный замысел (конструкция, форма, план) и, наконец, 3) если есть музыкальные темы, то сочинение можно условно считать готовым. При наличии этих трех компонентов остается лишь их технически воплотить.

Я часто напоминаю своим студентам это глубокое замечание Мясковского. Николай Яковлевич говорил, что композитор обязан быть хозяином музыки, что тематический материал должен быть податлив ему, как глина рукам скульптора.

Мясковский был в курсе всех новых музыкальных явлений в нашей стране и за рубежом. Он постоянно ходил на концерты, много слушал радио. Двери его дома были открыты для всех. Скольких композиторов принимал он у себя, скольким музыкантам из других городов давал консультации! Николай Яковлевич не просто воспринимал каждое новое сочинение — оно являлось для него поводом к раздумью о путях развития искусства. Он внимательно следил за общественной жизнью Советской страны. Его глубоко волновали судьбы нашей музыки.

Страстный музыкант, Мясковский ни одно свое произведение не писал без увлечения. И рядом с этой страстностью в нем жило трезвое, самокритичное отношение к собственному творчеству. Нередко мы, ученики, восторгались каким-либо его сочинением, а он мягко возражал: «Ну что вы, я не совсем доволен инструментовкой». Вечная неудовлетворенность, стремление к совершенству были присущи ему до последних дней. Всех нас удивила его посмертная Двадцать седьмая симфония — произведение огромной силы, мудрости, большой глубины.

К творчеству Мясковского наши концертные организации относятся недопустимо равнодушно. Музыку его играют мало. Почти ничего не делается для того, чтобы донести ее до широких масс. А ведь настоящая пропаганда симфонического творчества не может быть совместима с расчетом на внешний успех, на развлекательность. Высокоинтеллектуальная музыка Мясковского открывается не сразу и требует вдумчивого слушания.

Следует систематически исполнять произведения Мясковского, проводить циклы его симфоний и камерных сочинений. А то у неискушенного слушателя сейчас невольно создается представление, что Мясковский написал лишь одну Двадцать седьмую симфонию. Я глубоко убежден, что большая часть его симфоний может доставлять огромную радость и наслаждение слушателям концертов.

Мясковский — своеобразное и крупное явление в советской музыке. В становлении и развитии школы советского симфонизма его роль особенно значительна.

Великая заслуга русских классиков — Глинки, Бородина, Чайковского, Римского-Корсакова, Глазунова, Рахманинова, Скрябина — состояла в том, что они сделали русский симфонизм мировым явлением, бесконечно развили и обогатили традиции классиков. Если задаться вопросом, кто же первым в советскую эпоху унаследовал эти традиции, кто перекинул мост от русской классики в современность, то мы без колебаний назовем имя Мясковского. Именно он явился родоначальником новой, советской симфонической школы, которая заняла ныне одно из авангардных мест в мировом искусстве.

Литературная запись А. Медведева

Н. Я. Мясковский. Статьи, письма, воспоминания. М., 1959, т. 1, с. 271 — 278

С каждым годом все шире размах музыкальной деятельности в Советском Союзе. Жизнь выдвигает новые творческие силы, проявляющие себя во всех областях нашей музыкальной культуры. Сколько интересных композиторских индивидуальностей выдвинулось за последние десять лет, какими сказочными темпами растет музыкальное искусство в наших братских республиках, как радуют нас успехи советской исполнительской школы!

И разве можем мы, музыканты одного из первых советских поколений, на памяти которых столько ярких событий, не вспоминать с великой любовью и глубочайшим уважением о Николае Яковлевиче Мясковском, отдавшем нашей музыке свои силы, свой огромный талант композитора, педагога, критика! На протяжении десятилетий он был не только признанным главой советской симфонической школы, но и высшим судьей, совестью советских музыкантов. Как сильно мы ощущаем тяжесть его утраты; как в нашей музыкальной жизни недостает сегодня такого человека и художника!

Мясковский обладал совершенно особым авторитетом, пред которым мы все склонялись. Даже Сергей Прокофьев, человек, мало признававший авторитеты, необычайно дорожил мнением Николая Яковлевича, чутко прислушивался к его суждениям и советам. А суждения Мясковского, при всей его влюбленности в гений Прокофьева, всегда отличались глубокой искренностью, смелостью критической мысли, принципиальностью.

Для всех нас — учеников Мясковского, для всех, кто когда-либо обращался к нему за советом (а много ли есть советских композиторов, не «стучавшихся» к Николаю Яковлевичу?), памятны эти встречи за роялем, его всегда ясные, меткие, порой очень немногословные, но предельно профессиональные замечания, раскрывающие самую суть той или иной художественной проблемы. Он бывал порой суров в своих оценках. Но я не могу припомнить ни одного случая, чтобы кто-нибудь обиделся на Мясковского за острую критику показанного сочинения. Его суждения основывались на безупречном художественном вкусе и всеобъемлющем знании, на горячей любви к музыке, к жизни, к людям. Строго взыскательный критик и педагог, он был беспощадно требователен прежде всего к своему творчеству.

Мясковский оставил нам гигантское по объему и художественному значению наследие. В его исключительном по масштабу в современной мировой музыке цикле из двадцати семи симфоний содержится широкий круг образов, запечатлена своего рода «симфоническая летопись» эпохи. Симфонии Мясковского, такие, как Шестая, Шестнадцатая, Двадцать первая, Двадцать седьмая и другие, вошли в золотой фонд советского и мирового музыкального искусства. В них своеобразно и ярко отражены духовные борения времени, в них живет ищущая мысль и воля большого художника.