Андрей Старостин - Большой футбол

Так все и было. Кое-кто из спортсменов по приказанию Манцева отправился в трюм помогать матросам. Остальные помогали пассажирам перейти из кают с вещами в салон.

Старушка англичанка — откуда и куда она ехала, никто из нас не знал, — старомодная и молчаливая дама, поднялась со своей койки, на которой все время шторма лежала бесстрастная, как мумия.

Мы с Александром вели ее в салон. Она осторожно ступала своими козьими ножками, обутыми в замшевые ботинки на высоких каблуках.

— Кто вы? — спросила она по-английски, повернув к нам свое пергаментное лицо.

— Мы спортсмены, — ответил Александр, — Футбол.

— Футбол? — удивилась англичанка и, брезгливо отвернувшись от него, испытующе оглядела меня.

Когда рассвело, шторм стал утихать. Нас снесло с курса на несколько миль. «Чичерин» сел на мель в двухстах метрах от самого страшного места на Черном море — мыса Мидия. Как утюг, выдвигается этот мыс далеко в море, и на самом краю его чернеют кресты в память о разбившихся об этот мыс кораблях.

Вот шторм и совсем прошел. «Чичерин» на мели. Птицы садятся на корабль — ищут еды. Морская болезнь у всех пассажиров прошла. Пробудился волчий аппетит. Но запас продуктов кончился. Ведь рейс-то рассчитан всего на тридцать шесть часов, а мы в пути уже несколько суток.

Потом, когда вернулись в Одессу, мы прочли в газетах подробности нашего кораблекрушения.

...«Пароход «Чичерин», на котором возвращалась из Турции советская спортивная делегация, из-за шторма продвигался настолько медленно, что у него истощились запасы топлива. Высланный навстречу «Чичерину» ледокол «Торос» из-за шторма вынужден был вернуться обратно в Одессу. В связи с этим Черноморское пароходство по радио предложило «Чичерину» зайти в румынский порт Констанцу для бункеровки».

«Сегодня в 4 часа утра «Чичерин» штормом был выброшен на мель в 10 милях к северу от Констанцы. Пароход находится на песчаном грунте и прикрыт от ветра. Непосредственная опасность не угрожает».

«Несколько улучшившаяся погода дала возможность «Торосу» сегодня на рассвете выйти к месту аварии «Чичерина». Ввиду этого капитан «Чичерина» отказался от предложенной румынскими властями помощи».

В газетах была помещена информация, переданная по радио с парохода:

«Борт парохода «Чичерин» (по радио от нашего спец. корр.) Сидим на мели близ Констанцы. Ждем посланную помощь. Ловим перепелов, садящихся на пароход. Наш спортколлектив по-прежнему шутит, веселится, уверены, что все кончится благополучно. Лев Кассиль».

Да, теперь, когда мы прочно сидели на мели, никто уже не сомневался, что все кончится благополучно.

На календаре 5 ноября. Послезавтра праздник. Ждут ли они нас там? Думают ли о нас? Скорее бы сняться с этого проклятого мыса!

Наконец показался «Торос». Новое осложнение. Волна спала, и ледокол подойти к нам не может. Мелко, а троса, чтобы стащить нас с мели, не хватает. Вот уж действительно: близок локоть, да не укусишь.

Прибыл из Констанцы румынский катер, зафрахтованный специально для перегрузки людей с «Чичерина» на «Торос», и началась новая страда. Для катера волна большая: катер прыгает где-то внизу у нашего борта, как поплавок от удочки, и даже когда его поднимает волна, трапа не хватает.

Спортсмены образовали живой конвейер для погрузки людей и багажа с «Чичерина» на катер и с катера на «Торос». Все было славно организовано.

— Мой чемодан! Мой чемодан! — вдруг раздался отчаянный вопль нашего доктора Дешина. Кто-то уронил в море чемодан, который, вместо того чтоб утонуть, поплыл по волнам.

«Едва ли кто-либо из нас вспомнил о своем чемодане ночью, — подумал я. — Это хорошо, вещи снова приобрели ценность в нашей жизни».

Чемодан выудили, доктор успокоился. Теперь нам предстояла сложная операция — перегрузить на катер старушку англичанку. Она стояла на палубе, и ее пергаментное лицо не выражало никаких эмоций. В старомодной шляпке с наколкой, в бурнусике, отделанном мехом, в замшевых ботинках на высоких каблучках, она, казалось, сошла со страниц романа Шарлотты Бронте.

Когда ей предложили спуститься вниз, она отрицательно покачала головой. Однако другого пути не было. Путь был один — через перила парохода полетом вниз на катер. Мы с Александром подняли ее вверх, переправили через перила, и она повисла за бортом на вытянутых руках. Трудно было прочесть, что написано в ее глазах, когда она смотрела на нас, держащих ее над колыхающимся в волнах катером. Ее тонкие ножки висели в воздухе, и она судорожно ими перебирала, тщетно ища опоры — опоры не было. Мы разжали руки, англичанка полетела вниз. Ребята на катере ловко подхватили ее, и она благополучно перебралась на «Торос».

— Да, я отшен лублью тепер футбол! — сказала она нам, когда мы с Александром тоже перебрались на «Торос». Это была фраза, выученная ею по русско-английскому словарю, который она держала в руках.

«Торос» вымотал из нас последние силенки. Бортовая качка, свойственная ледоколам, не прекращалась до самой Одессы.

Мы брились, чистились, приводили себя в порядок.

Наконец после шестидневного путешествия мы на твердой почве. Одесса встретила нас радушно. Хотя одесситов морскими сюжетами не удивишь, в порту и в Красной гостинице, где мы остановились, собрался весь болельщицкий актив города. Как они волновались за нас! В пароходстве, не умолкая, звонили телефоны — где «Чичерин»? Как чувствуют себя спортсмены? В порту круглые сутки дежурили болельщики, всматриваясь в морскую даль: не идет ли «Торос».

Теперь незнакомые люди обнимали, целовали нас, засыпали вопросами, звали к себе домой, в рестораны, приносили вино, конфеты.

— Дайте им, наконец, отдохнуть! — кричал кто-нибудь из болельщиков, когда в номере набивалось столько народу, что не хватало воздуха.

— Да, да! Им надо отдохнуть! — подхватывали остальные, но никто не уходил.

Наших друзей интересует больше всего сейчас очень деликатный вопрос: не согласимся ли мы провести одну игру в Одессе. Только одну игру!

— В нашем городе открыт новый футбольный стадион, шикарный стадион! А завтра уже праздник. Великий Октябрь! Не в дороге же вы будете проводить праздник! — льстиво уговаривает нас Серафим Пулемет, портовый грузчик, корифей одесских болельщиков.

Двадцать голосов отвечают Серафиму Пулемету:

— Они проведут праздник у нас! Смешно думать, что они не сыграют на новом стадионе! Смешно и дико!

Тогда болельщики делятся на две партии. Одна считает, что нам нужен покой, другая — что лучший отдых — это спортивное состязание.

Пока они спорят до хрипоты, мы с Александром уплетаем яичницу-глазунью в двадцать пять яиц — проголодались в пути.

Громче всех спорит старик Гроссман. Это ветеран одесского футбола, живая история спортивных состязаний за последние сорок лет. Вместе с ним болельщики вспоминают о былой спортивной славе их города. Мелькают имена Богемского, Штрауба, Котова, Злочевского...