Андрей Старостин - Большой футбол

Настроение у всех прекрасное. В Турции ни одного матча не проиграли. Борцы, фехтовальщики, теннисисты выступали с успехом. Перед отъездом на «Чичерине» в кают-компании был устроен банкет, после которого, распрощавшись с провожающими, разместились по каютам, отвалили от Турции. Не в первый раз мы пересекаем на «Чичерине» Черное море.

В нашей каюте старая компания. Много лет за сборную команду мы играем вместе и вместе путешествуем: Якушин, Павлов, Лапшин, Александр и я.

За ужином нас качнуло в первый раз. Сначала не заметили. Веселые шутки не прекращались. Обсуждаем схватку Арона Гонжи, нашего чемпиона по классической борьбе, с прославленным турецким тяжеловесом Чабаном. Гонжа проиграл ему и наивно оправдывался:

— Вы понимаете, сутулый он, горбатый какой-то, никак его не ухватишь!

А Виктор Соколов, блестяще выступавший в Турции, в тон Гонже подчеркивает:

— Конечно, что и говорить: горбатого на обе лопатки положить трудно.

Громче всех смеется добродушный Арон. Однако скоро веселье угасло. Все заскучали. Бледный, поднялся из-за стола и отправился к себе в каюту Борис Михайлович Чесноков. Этот миниатюрного сложения спортсмен совершенно не выносит качки. Он не хотел ехать в Турцию, боялся парохода. Его уговорили:

«Как в автобусе, поплывете и не заметите». И в самом деле, туда мы плыли в чудесную солнечную безветренную погоду. Борис Михайлович был в восторге. Сейчас не то... Чесноков проклинал море. Вскоре за Чесноковым последовали другие. Через полчаса за столом кают-компании остались только пять-шесть человек. Море разбушевалось не на шутку. Наш небольшой кораблик швырял по огромным морским волнам шторм.

— Кажется, немного покачивает? — обратился ко мне Василий Павлов, показывая на вспененные валы, вдруг возникавшие где-то над головой, как многоэтажный дом, то вдруг рушившиеся куда-то в бездну.

— Жутковато, — сознался я.

Затихли смех и разговоры. Качка повергла в горизонтальное положение почти всех пассажиров. За ночь шторм достиг максимальной силы. Василий Павлов, часто навещавший рубку радиста, принес неутешительные новости. Терпит бедствие парусник «Товарищ». Мы почти совсем потеряли скорость. Выйдя на палубу, можно видеть, как винт корабля то и дело обнажается и работает вхолостую, когда судно взлетает на гребень волны. Я чувствую, что у меня голова налита свинцом. Но ложиться не хочется: от этого не легче. Однако к обеду наша каюта является в полном составе. В салоне председательствует Василий Николаевич Манцев, руководитель нашей делегации. Возле него пятеро нас, Станислав Леута да еще три-четыре человека. Остальные лежат вповалку по каютам.

Чесноков в корреспондентской каюте лежит желтый, с ввалившимися глазами, под простыней.

— Как самочувствие? — стараясь держаться бодро, спрашиваем его.

Он смотрит из глубины глазных впадин страдальческим взором и еле выдавливает:

— Проклятье! — И через несколько секунд, подумав, с закрытыми глазами повторяет: — Проклятье!

Рядом с ним Кассиль. Голова его обвязана полотенцем. Худощавый Лев Абрамович выглядит сейчас подвижником, отрешившимся от всего земного. Скрестив руки на груди, он стоически переносит страдания. Здесь же всегда неугомонно говорливый, но сейчас приутихший Вадим Синявский.

— Вадимушка! — обращается кто-то к Синявскому. — Надо бы прокомментировать шторм. Волна, еще волна, удар! Мимо!..

Вадим грустно улыбается и говорит:

— Я «вне игры».

На следующее утро состояние «Чичерина» ухудшилось. Павлов приносит новости из радиорубки. Оказывается, капитан запросил Одессу, можно ли нам бункероваться в Констанце. У нас на исходе запас угля. По времени мы должны уже быть в Одессе, а не сделали и одной трети пути. Из Одессы ответили, чтобы бункероваться в Констанцу не заходили: навстречу нам идет ледокол «Торос», который возьмет нас на буксир.

— Шторм достиг двенадцати баллов! — сообщает Павлов.

На палубу выйти нельзя. Свищет ураганный ветер. Вода заливает палубу. Диву даешься, как маленький кораблик выдерживает такое адское напряжение. Трещит корпус. Ощущение какой-то тошнотворной тягости во всем организме. Даже кое-кто из матросов не устоял против качки — морская болезнь не щадит никого.

Наступает третья ночь. Последнее известие, которое приносит Павлов, — это разрешение идти на бункеровку в Констанцу, так как «Торос» вернулся в Одессу: не мог добраться до нас.

Но мы не можем добраться до Констанцы — не хватит угля.

Третьи сутки беспощадной трепки выдерживает корабль. Команда и пассажиры в крайней степени измождены. Жейщины, дети и мужчины лежат безжизненными телами. Сон не идет. Даже не курит никто, запах табака противен. Только койка Павлова пуста — небритый, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами, он все же неутомимо путешествует в радиорубку за последними известиями.

— Мы послали в эфир «SOS»! — зловещим шепотом сообщает он. — Дескать, спасите наши души! Все в порядке!

— Ничего себе порядок, — гудит со своей койки Алексей Лапшин.

Слышно, как стонет наш кораблик.

Я, видимо, задремал. В два часа ночи вдруг раздался страшный удар, от которого содрогнулся «Чичерин». Посыпались чемоданы, вещи. Попадали с коек люди. Не успели мы опомниться, как последовал второй, еще более сильный удар, и раздалась команда:

— Все наверх!

По коридору уже летят вверх пассажиры. Стремительно проскочил Николай Баскаков, борец-легковес. Он ловко, как заправский моряк, надевает спасательный пояс. Тяжелой трусцой за ним следует изнуренный болезнью Арон Гонжа, просовывая на ходу тучные плечи в спасательный круг.

Наверху, в салоне, собрались все пассажиры. Здесь были иностранцы, сотрудники советского торгпредства с семьями, несколько туристов — бледные, исхудавшие, небритые, перепуганные. А в двери и в стекла салона с ревом рвались потоки воды, остатки разбитых о корабль волн. «Чичерин» содрогался. Катастрофа могла произойти каждую минуту. Встревоженные лица снующих мимо нас и ничего не говорящих матросов.

Помощник капитана объявляет, что сейчас пассажирам будут выданы паспорта и все должны приготовиться к посадке в шлюпки.

Какая посадка в шлюпки? Наш корабль бросает На волнах, как скорлупу от ореха — разве выдержит шлюпка такой шторм? А кругом черное пустынное море, черное небо, свистящий злой ветер...

До нас доносились обрывки фраз, которыми обменивалась команда: «...пробоина в трюме... устанавливают помпы... Подводят пластырь...»

Тут раздался приказ руководителя нашей делегации Василия Николаевича Манцева:

— Спортсмены, ко мне!

Мы окружили Манцева. Тихим голосом он сказал:

— Спортсмены высаживаются последними. Успокойте пассажиров. Помните, ваше настроение должно обеспечить порядок на корабле.