Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

По утверждению справочника Merck Manual , «Доказательства генетической или биохимической предрасположенности включают данные о том, что люди, становящиеся алкоголиками, пьянеют не так легко, как большинство, то есть у них более высокий порог влияния на ЦНС» [109] Porter R. S., ed. The Merck Manual of Diagnosis and Therapy. . Возьмем, к примеру, Джона Чивера: он хвалится своей удалью в сравнении даже со знаменитыми русскими пьющими писателями (так и не научившись правильно писать их фамилии): «Я могу напоить Евтушенке до потери памяти, и когда тамада в России объявляет брудершафт, могу осушать бокал за бокалом — и ни в одном глазу, а мои собутыльники валятся с ног» [110] Cheever J. John Cheever Collection of Papers, 1942–1982 / Henry W. and Albert A. Berg Collection of English and American Literature. New York Public Library (hereafter Berg Collection). .

Заметим, что у Хемингуэя, который пил с пятнадцати лет, поглощал крепкие напитки в непомерных количествах и рому доверял больше, чем разговорам, отношения с алкоголем были не менее опасными, чем у Фицджеральда. И если вам нужен пример человека, отчаянно отрицающего свою болезнь, то стоит вникнуть в обстоятельства написания «Праздника, который всегда с тобой».

Бытует легенда, по которой эта язвительная и остроумная история была написана благодаря случайному открытию. В ноябре 1956 года Хемингуэй со своей четвертой женой Мэри остановился в парижском отеле «Риц», где управляющий вручил ему два старомодных чемодана, которые Хемингуэй оставил на хранение в 1927 году и о которых начисто забыл. Описывая этот эпизод уже после смерти мужа, Мэри рассказывает, что ему отдали «два маленьких, обтянутых тканью прямоугольных чемоданчика, которые открывались по шву. Служащий подцепил заржавевшие замки, и Эрнест увидел исписанные тетради с желто-синими обложками, пачки машинописных листов, старые газетные вырезки, дрянные акварели, сделанные старыми друзьями, несколько рваных поблекших книг, несколько полуистлевших рубашек и изношенные сандалии» [111] Hemingway M. The Making of the Book: A Chronicle and a Memoir // The New York Times. 1 May 1964. .

Этот рассказ имеет небольшие вариации. Друг Хемингуэя А. Э. Хотчнер, тоже утверждавший, что присутствовал при вскрытии замков, сообщил лишь об одном чемодане, наполненном «всяким тряпьем, меню, квитанциями, записками, охотничьим, рыболовным и лыжным снаряжением, таблицами заездов и письмами; на самом дне лежало нечто, вызвавшее радостный возглас Хемингуэя: „Тетради! Так вот они где! Наконец-то!“» [112] Hotchner A. E. Don’t Touch A Moveable Feast // The New York Times. 19 July 2009. . Карлос Бейкер, легендарно скрупулезный биограф Хемингуэя, исправляет дату сдачи багажа на 1928 год, когда Хемингуэй со своей тогдашней женой Полиной Пфайфер перебрался из Парижа во Флориду. Но, несмотря на эти незначительные разночтения, все сходятся на том, что обнаружение тетрадей вдохновило Хемингуэя на создание «Праздника».

И всё же нет, не все. В эссе с интригующим названием «Тайна бумаг отеля „Риц“» профессор Жаклин Тавернье-Курбен пытается разобраться с противоречиями «чемоданной» истории. Она обращает внимание на то, что Хемингуэй, столь поднаторевший в эпистолярном жанре, ни разу не упомянул об этом значимом открытии, ни тогда, ни впоследствии. Она подозревает, что вся история придумана для того, чтобы Хемингуэй получил полную свободу писать о своих прежних друзьях. Ее эссе завершается уклончивой цитатой из его записей:

Вполне естественно, что лучшие писатели — лжецы. Ремесло их по большей части в том и состоит, чтобы лгать или придумывать, и они непременно будут лгать, когда напьются, либо себе, либо другим. Подчас они лгут неосознанно и потом вспоминают свою ложь с раскаянием. Узнай они, что все остальные писатели тоже лжецы, это их только развеселит [113] Цит. по: Tavernier-Courbin J. The Mystery of the Ritz-Hotel Papers // College Literature. Vol. 7. No. 3. Fall 1980. P. 289–303. .

Я не знаю, существовали или нет обшарпанные чемоданы с заржавленными замками, но начинаю понимать, что легенда маскирует иные обстоятельства создания «Праздника». В интервью о находке, данном The New York Times , Мэри Хемингуэй упомянула, что ее супруг сейчас «мужественно следует строгой диете, призванной снизить уровень холестерина в крови». Если копнуть поглубже, становится ясно, что книга писалась в то время, когда Хемингуэй начал как никогда ясно осознавать пагубное воздействие алкоголя на свою жизнь.

За несколько недель до прибытия Хемингуэя в Париж в 1956 году мадридский врач Хуан Мадинавейтиа диагностировал у него воспаление печени, гипертонию и повышенный уровень холестерина. Ему рекомендовали сократить употребление спиртного (пять унций виски и один стакан вина в день, как сказано в одном из писем), но это не дало желаемого эффекта. Когда через несколько месяцев он вернулся на Кубу, его собственный врач назначил ему еще более строгий режим. Как следует из переписки Хемингуэя, это было непросто. В письме своему другу Арчи Маклейшу от 28 июня 1957 года он пишет:

На телесном фронте дела такие: результаты обследований не так хороши, как ожидалось… Придется теперь сократить выпивку до одного стакана вина за ужином. Похоже, требуется полный отказ, но они не хотят слишком бить по нервной системе. В конце концов, я начал пить вино за столом с семнадцати лет или даже раньше. Ну хватит об этом. Это действует на нервы и мешает общению с незнакомыми людьми… Есть и хорошая новость: если я через всё это пройду (без крепкого алкоголя четыре месяца, которые закончатся 4 июля, и еще три месяца без алкоголя вообще), то я смогу пить снова и проверять, сколько я могу выпить без ущерба…

Беда в том, что раньше, если дела шли паршиво, я всегда мог выпить, и сразу всё приходило в норму. Если выпить нельзя — дело другое. Никогда не думал, что меня могут лишить вина. Оказывается, могут. Тем не менее примерно через десять часов я выпью за ужином стакан любимого, чудесного, доброго вина Marqués de Riscal [114] Hemingway E. Selected Letters. P. 877. .

К концу лета его удивительный организм начал восстанавливаться, и он снова стал пить, пусть и не так, как прежде. Однако поразительно, что борьба с собственной зависимостью подвигла его на нападки и колкости в адрес Фицджеральда, большая часть которых (три сотни страниц с тройным пробелом, по словам печатавшей их Мэри) вышла из-под его пера как раз в этот год воздержания. В конце концов, куда приятнее выступать в роли врача, чем пациента. Как с грустью писал Фицджеральд Максу Перкинсу: «Я для него такой же алкоголик, как для меня — Ринг» [115] Ринг — Рингголд Ларднер (1885–1933), американский писатель, фельетонист, спортивный обозреватель. Фицджеральд был с ним дружен и посвятил ему эссе «Ринг». — Примеч. пер. .

Но меня занимает еще кое-что. Как там у Хемингуэя? «Ведь алкоголь, к которому мы прибегаем как к победителю великанов, без которого и я не всегда мог бы выжить или выжил бы с трудом, был для Скотта чистым ядом, заменяющим пищу». Что он подразумевал под победителем великанов? Я читала работу любимого мной критика Альфреда Казина, где говорится, что великаны — это Америка и изменчивая фортуна, а выпивка — способ быть лучше всех остальных. Меня такая трактовка не убедила; и мне вспоминался Фицджеральд в его номере в «Гроув-Парке» в свитере поверх пижамы, пытающийся с по́том вывести из организма алкоголь и при этом продолжающий пить. В статье об алкоголизме справочника Merck Manual говорится: