Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Писатель возделывает, расширяет, взращивает и взвинчивает свое воображение… Если он его взвинчивает, он взвинчивает и свою тревожность и неизбежно становится жертвой разрушительных фобий, которые можно усмирить только сокрушительными дозами героина или алкоголя [185] Cheever J. Journals. P. 213. .

Несомненно, писатели находятся под высоким напряжением, однако на деле высказывание Чивера маскирует нежелание взять на себя ответственность, которое так очевидно во всех оправданиях алкоголиков. В этих уклончивых фразах присутствуют эти «неизбежно», «можно усмирить только» — они призваны создать впечатление, что пьющий человек находится во власти неких высших и непреодолимых сил, сопротивляться которым бессмысленно.

Два года спустя, возможно лучше осознав серьезность своего положения, он пишет уже с осторожностью:

Я должен убедить себя, что писательство для человека моего склада не является саморазрушительной профессией. Я надеюсь и думаю, что не является, но не очень искренне в это верю. Писательство принесло мне деньги и известность, но мне кажется, оно могло как-то повлиять на мою склонность к выпивке. Алкогольная лихорадка сродни лихорадке творческой [186] Ibid. P. 255. .

И та и другая лихорадка связана с его способностью вознестись над действительностью, выскочить из несуразного, унизительного прошлого, из удручающего и всё более запутанного настоящего. Но попытки разобраться в деталях этого состояния чем-то схожи с распутыванием лески. Размышляя об этом, я вспомнила, что Чивер проделал со своими личными воспоминаниями в «Фальконере». Действие романа происходит в тюрьме, главный его герой — образованный парень, наркоман по имени Фаррагат. Охранник спрашивает его во время героиновой ломки: «Ну почему ты наркоман?» [187] Чивер Д. Фальконер / пер. Н. Кончи и М. Мельниченко. М.: Текст. 2008. С. 57–67. Этот вопрос вызывает поток воспоминаний, который приводит его к тому дню, когда пятнадцатилетний Фаррагат мчится на машине в Нагасакит, чтобы помешать отцу утопиться. Он бежит вдоль берега, всё время слыша стук колес на рельсовых стыках. В парке аттракционов собралась хохочущая толпа и глазела, как отец Фаррагата на американских горках паясничает, делая вид, что пьет из пустой бутылки и вот сейчас бросится вниз. Фаррагат подошел к парню, управлявшему аттракционом, и попросил его спустить отца вниз, тот кое-как выбрался из тележки и уцепился за своего сына, «младшего, нелюбимого, нытика». «Папа, — сказал Фаррагат, — ну зачем ты так со мной? Ведь у меня подростковый период». На этом монолог заканчивается, и в мыслях Фаррагата снова всплывают слова: «Фаррагат, ну почему ты наркоман», но теперь ему уже не нужен знак вопроса. Всё сказано.

В аэропорте Шарлотт были кресла-качалки и киоск с барбекю. Рейс на Майами откладывался, так что мы садились в самолет уже в сумерках. Взлетная полоса была размечена светящимися синими и зелеными точками и красными пятнами, за россыпью золотых огней пряталась темная громада города. Ноги налились тяжестью, когда мы взмыли в клочковатое дымчатое облако и нырнули в ясную чернильную ночь. Мое тело вырвалось на волю из привычного режима, и я ощутила глубокий покой, физический и душевный.

Мы летели к югу, к Флориде, этому болотистому субтропическому полуострову, куда богатые приезжают наслаждаться жизнью, а бедные — богатеть. Хемингуэевские места. С Хемингуэем связаны многие штаты, это и Мичиган, и Вайоминг, и Айдахо. Но во Флориде — или, точнее, в океане близ ее побережья — он провел самые счастливые дни в погоне за голубым марлином на черной яхте «Пилар», со всеми друзьями, которых ему удавалось залучить на борт. Флорида стала его первым пристанищем после Европы, и он жил там все десять лет, пока был женат на Полине Пфайфер.

Они вместе выехали из Парижа в марте 1928 года. Полина была на шестом месяце беременности, и в милом письме своей новой жене, написанном на борту судна, он выражал нетерпеливую надежду, что скоро они перестанут болтаться по этой чертовой Атлантике: «Давай только поскорей доберемся до Гаваны и до Ки-Уэста, пустим там корни, и ноги нашей больше не будет на борту Royal Mail Steam Packet. Концовка слабовата, да ведь и Папа не лучше» [188] Hemingway E. Selected Letters. P. 275. .

В Ки-Уэсте они сняли квартиру в ожидании своего нового «форда», подарка богатого родственника Полины, дядюшки Гаса. Утром 10 апреля произошла неожиданная встреча. За несколько недель до того родители Хемингуэя написали ему в Париж, сообщив о своем предстоящем отдыхе в Сент-Питерсберге во Флориде. Письмо не застало Эрнеста в Париже и не успело вернуться в Америку, и Хемингуэй понятия не имел, что родители были поблизости, а они считали, что он всё еще во Франции. После экскурсии в Гавану они возвращались на пароме в Ки-Уэст, когда отец Хемингуэя заметил мужчину, рыбачившего на пристани [189] Автор благодарит Майкла Рейнолдса за его реконструкцию перемещений членов семьи Хемингуэй в этот период в книге: Reynolds M. Hemingway: The American Homecoming. Blackwell, 1992. .

Подобно Васе из чеховского рассказа «Степь», умевшему разглядеть, как зайцы умываются лапками и дрохвы расправляют крылья, доктор Кларенс Эдмондс Хемингуэй был наделен удивительно острым зрением. Узнав коренастую фигуру сына, он издал особый семейный клич: присвистнул американской куропаткой. Эрнест вскочил и побежал им навстречу. Паром «Грейс» — «всеамериканская шлюха» — сиял всеми огнями, а Эд казался похудевшим, старым и изможденным, тощая шея жалобно высовывалась из его неизменного воротника-бабочки. Но он был счастлив видеть сына. «Я как во сне, — писал он день или два спустя, — когда думаю о нашей радостной встрече» [190] The Ernest Hemingway Collection, John F. Kennedy Presidential Library. .

Эрнест потащил родителей знакомиться с Полиной, хотя, узнав о его разводе, они были в ужасе. «Ах, Эрнест, как ты мог оставить Хедли и Бамби? — писал отец 8 августа 1927 года. — Я так люблю Бамби, я горжусь им и тобой, его отцом» [191] Reynolds M. Hemingway. P. 137. . Если верить несколько елейным и не вполне надежным мемуарам сестры Эрнеста, Марселины «В доме у Хемингуэев», эта неожиданная встреча несколько залечила рану родителей. «Папа со слезами на глазах рассказал мне об этой встрече. Она так много значила для родителей, особенно для папы, который во время разлуки очень скучал по Эрнесту» [192] Hemingway M. At the Hemingways: A Family Memoir. Putnam, 1963. P. 227. .

Кларенс и Эрнест Хемингуэи в Ки-Уэст, Флорида. 10 апреля 1928 года

На сделанной в тот день фотографии отца и сына Хемингуэев они стоят возле эффектного автомобиля, который против солнца кажется черным. Эрнест в светлых брюках и вязаной безрукавке, светлая рубашка сливается с небом. Руки скрещены на груди, улыбка нагловато-кроткая, специально для фотографа, набрильянтиненные волосы зачесаны назад. Свернутый предмет под мышкой, скорее всего свитер, напоминает грелку.