Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Доктор Хемингуэй в камеру не смотрит. Он напряженно глядит на сына. Одет в костюм-тройку и галстук, слишком тепло для здешнего климата, в руке матросская бескозырка. Остроносый, бородка клинышком, глубоко посаженные глаза — невольно вспоминаешь портрет доктора Адамса из написанного вскоре рассказа «Отцы и дети». Доктор Хемингуэй был и похож на него, и не похож. «Ни крупная фигура, ни быстрые движения, ни широкие плечи, ни крючковатый ястребиный нос, ни борода, прикрывавшая безвольный подбородок, никогда не вспоминались ему, — всегда одни только глаза. Защищенные выпуклыми надбровными дугами, они сидели очень глубоко, словно ценный инструмент, нуждающийся в особой защите. Они видели гораздо зорче и гораздо дальше, чем видит нормальный человеческий глаз, и были единственным даром, которым обладал его отец. Зрение у него было такое же острое, как у муфлона или орла, нисколько не хуже» [193] Хемингуэй Э. Отцы и дети / пер. Н. Дарузес // Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 томах. Т. 1. С. 379. .

Если бы вы спросили Эрнеста, он сказал бы, что отец Ника Адамса не имеет ничего общего с доктором Хемингуэем, помимо общности профессии, места проживания и чудесной остроты зрения. В самом деле, тремя годами раньше, 20 марта 1925 года, он как раз о том и говорил в письме отцу: «Я очень рад, что тебе понравился рассказ о докторе. Я написал несколько рассказов о Мичигане: описания этих краев подлинны, истории вымышлены» [194] Hemingway E. Selected Letters. P. 153. .

Может быть, так. А может, и не так. В письме 1930 года Максу Перкинсу он говорит о сборнике «В наше время», куда вошел рассказ «Доктор и его жена», совсем иное: «Книга так убедительна потому, что большая часть ее — подлинные события, и я не ухитрился ни тогда, ни теперь изменить имена и обстоятельства. И очень об этом сожалею» [195] Ibid. P. 327. .

Как бы то ни было, события рассказа воссоздают ненавистный Хемингуэю стиль отношений его собственных родителей. В начале рассказа доктор Адамс стоит на берегу озера и пытается организовать индейцев, чтобы они распилили и раскололи прибившиеся к берегу бревна. Они оторвались от больших плотов, и доктор предполагает, что раз они всё равно сгнили бы, то никаких претензий к нему не будет. Один из индейцев, Дик Боултон, которого Хемингуэй называет метисом, обвиняет доктора в том, что бревна он украл. Дик отмывает бревно от песка и находит отметку дровосека: бревна принадлежат Уайту и Макнелли. Доктор пытается выйти из затруднения, но он не слишком находчив, и совершает ошибку, угрожая Дику дракой. Ему приходится ретироваться. Мужчины с берега смотрят ему вслед, в его напряженную спину, а он подымается к своему коттеджу.

Следующий унизительный для доктора Адамса разговор происходит с женой, с которой они общаются через стенку, разделяющую их комнаты. Она лежит в постели с головной болью, умело разыгрывая мученицу; шторы в комнате опущены. Доктор чистит охотничье ружье, пока жена цитирует библейские проповеди, подвергая сомнению его слова. «Милый, я не думаю, я просто не допускаю мысли, что кто-нибудь способен на такой поступок» [196] Хемингуэй Э. Доктор и его жена / пер. Н. Волжиной // Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 томах. Т. 1. С. 34–35. , — вещает она за стеной, а он ставит ружье в угол. Он выходит, хлопнув дверью, и слышит, как жена воинственно вздохнула. Он извиняется, подойдя к зашторенному окну, и идет в лес. По дороге он встречает сына, тот сидит под деревом и читает книгу. Он говорит сыну, что мать желает его видеть, но мальчик не хочет идти домой. «Папа, а я знаю, где есть черные белки», — говорит сын. «Ну что ж, пойдем посмотрим», — отвечает доктор Адамс, и на этом утешительном обмене репликами рассказ заканчивается.

Несмотря на концовку, здесь мерцает какая-то угроза, и она вновь возникает в рассказе «На сон грядущий» (я думала о нем в поезде, пересекая ночью Каролину), где Ник Адамс рассказывает о бессонной ночи и о ловле форели. Рассказ был написан летом перед приездом в Ки-Уэст и опубликован спустя несколько месяцев в сборнике «Мужчины без женщин».

Ночами, когда Нику не удается представить себе ловлю форели, он отгоняет сон, по крохам выуживая воспоминания детства. Для начала припоминает всех, с кем когда-либо был знаком, так что может «помолиться, прочитав за каждого „Отче наш“ и „Богородицу“» [197] Хемингуэй Э. На сон грядущий. С. 264–267. . Он начинает с самого раннего, что ему удается вспомнить, с чердака в доме, где он родился. Вот «свадебный пирог моих родителей, подвешенный в жестянке к стропилам, и тут же на чердаке банки со змеями и другими гадами, которых мой отец еще в детстве собрал и заспиртовал, но спирт в банках частью улетучился, и у некоторых змей и гадов спинки обнажились и побелели». Он говорит, что помнит многих людей, за которых можно помолиться, но не называет их. Нам явлены только свадебный пирог в жестянке и побелевшие змеи.

В другие дни, продолжает рассказчик, он пытается припомнить всё, что с ним когда-либо случилось, это означает идти назад, в довоенное время, как можно дальше. Он снова возвращался на чердак. Потом опять двигался вперед, вспоминая, как после смерти дедушки они переезжали из старого дома в другой, выстроенный по указаниям его матери. На заднем дворе жгли вещи, которые «не надо было трогать» [198] Hemingway E. Now I Lay Me // Hemingway E. The Complete Short Stories. P. 278. . Какая неоднозначная фраза! «Не надо было трогать» означает вещи слишком ценные, чтобы их перемещать (похоже на запрет для мальчика), или, наоборот, не стоящие того, чтобы о них беспокоиться при переезде в новый дом (похоже на услышанное ребенком распоряжение прислуге).

Рассказчик продолжает вспоминать, «как все банки с чердака побросали в огонь, и как они лопались от жары, и как ярко вспыхивал спирт. Я помню, как змеи горели на костре за домом. Но в этих воспоминаниях не было людей; были только вещи». Он не может вспомнить, кто сжигал змей, и продолжает странствовать по своему прошлому, пока не встречает людей, за которых можно помолиться.

В следующем абзаце он вспоминает, как мать постоянно наводила в новом доме чистоту и порядок и делала генеральную уборку, и мы снова видим огонь костра. На сей раз миссис Адамс сжигает вещи из подвала, «всё, что там было лишнего». Доктор Адамс возвращается домой и видит, как на дороге за домом догорает огонь. «Что это такое?» — спрашивает он.

«Я убирала подвал, мой друг», — отозвалась мать. Она вышла встретить его и, улыбаясь, стояла на крыльце. Отец всмотрелся в костер и ногой поддел в нем что-то. Потом он наклонился и вытащил что-то из золы. «Дай-ка мне кочергу, Ник», — сказал он. Я пошел в подвал и принес кочергу, и отец стал тщательно разгребать золу. Он выгреб каменные топоры, и каменные свежевальные ножи, и разную утварь, и точила, и много наконечников для стрел. Всё это почернело и растрескалось от огня. Отец тщательно выгреб всё из костра и разложил на траве у дороги.