Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Мы подлетали к Майами в половине одиннадцатого. Внизу сначала замигали огни, как на приборной панели, затем поплыли размытые темные очертания, наверное, облаков, но казалось, это тени огромных существ, паривших над нами. Самолет черкнул по краю Атлантики и быстро спускался, мне заложило уши. Едва колеса коснулись взлетной полосы, девица у меня за спиной включила мобильник. «Обалдеть, кто тут сидит в самолете! Мой папочка со своей бывшей! Я выпала в осадок, когда их увидела!»

Внутренним рейсом, не сдавая багажа, я летела впервые. Оставалось только забрать сумку и выйти. Довольно долго я слонялась по ярко освещенному полупустому зданию аэропорта, то спускаясь, то подымаясь по эскалаторам в попытках найти остановку маршрутки, идущей до отеля. Было очень жарко. Усталость отзывалась противным сердцебиением. Наконец я позвонила в отель; механический голос нудно повторял: «Нажмите пять, чтобы связаться с службой приема». Когда я уже готова была от отчаяния разреветься, подкатил микроавтобус и отвез меня в гостиницу «Рэд-Руф».

Наутро я взяла машину. Было облачно и влажно, над городом кружили грифы. Я ехала по трассе 1 мимо торговых центров и стриптиз-баров, рекламы ясновидцев и ремонта компьютеров. Здания стали мелькать реже, и за сетчатой изгородью потянулись мангровые болота и пруды со стоячей водой, в которых маленькие белые цапли ловили рыбу. Полоса земли превратилась в узкий перешеек, и за болотом показалось море. Оно было мелководным со множеством отмелей и играло красками от бирюзовой и зеленой до фиолетовой, как разлившийся виноградный сок.

На дамбе в Фиеста-Ки удили рыбу две пожилые темнокожие женщины. Одна откликнулась на мое приветствие. «В Ки-Уэст небось едете?» — спросила она и, когда я ответила, кивнула на обрывающиеся в море сваи: «Остатки старой дороги». Я спросила, что за рыбу она удит, и женщина ответила: «Снэппера. Барабанщика. Да всё, что сюда с Залива идет».

В Марафоне я остановилась перекусить кесадильей с курицей и пивом и поехала дальше. А вот и Семимильный мост [213] Семимильный мост (Seven Mile Bridge) — мост длиной около 11 километров, соединяющий среднюю и нижнюю части группы островов архипелага Флорида-Кис. — Примеч. пер. . Я давно мечтала пересечь море на автомобиле, и теперь мне казалось, что одна реальность опрокинулась в другую. Дорожное покрытие было из розоватого бетона; старый мост с заржавленными перилами бежал рядом. Далеко в море угадывались мангровые острова, на востоке белело одинокое судно. Несколько дней меня не покидало это ощущение: близость бескрайней воды, невесомый и свободный полет над ней.

Английский с испанским смешиваются здесь, как воды Мексиканского залива с Атлантикой. Баия-Хонда-Ки ( глубокая бухта ), канал Спэниш-Харбор. В Ки-Уэсте я сбилась с пути и очутилась неподалеку от военно-морской верфи, где Хемингуэй одно время швартовал свою яхту «Пилар». Я вернулась назад и сверилась с картой. Город казался околдованным: маленькие обшитые вагонкой домики, тонущие в изобильной роскоши садов. В жизни не видела я такого неуемного цветения, такой безудержной плодовитости. Банановые пальмы, железное дерево, выводки индюшат и цыплят на улицах, повсюду и кошки, и маленькие ящерицы, и ящерицы побольше. Люди в шлепанцах возле домов или на велосипедах старались держаться в тени.

Стены моего номера были выкрашены светло-желтой краской, бодро жужжал кондиционер. Распаковав вещи, я отправилась к бассейну. Две пары потягивали пиво из пластиковых стаканчиков и говорили о Кубе. «Это ужасные люди», — сказал один из собеседников. Я сидела на солнце и листала книгу, пытаясь выяснить, какие из здешних мест связаны с Хемингуэем, пока не заметила, что слегка обгорела.

Хемингуэй возвращался в Ки-Уэст в течение десяти с лишним лет: набраться сил, начать новые вещи, закончить начатые. Он вернулся сюда после смерти отца и улаживания дел в Ок-Парке, чтобы доработать «Прощай, оружие», оставив нетронутой лишь концовку. А потом, вымотанный событиями этого последнего года, уехал с Патриком и Полиной в Париж и провел в Европе почти весь 1929 год.

Вернулись они 9 января 1930 года. Почти сразу Хемингуэй приступил к эссе «Смерть после полудня», удивительному, не похожему ни на что, хотя порой и безумно скучному исследованию корриды. На сей раз он работал в арендованном доме на Перл-стрит, в двух шагах от моря. В июне он забрал книгу с собой в Вайоминг на ранчо Нордквиста; по утрам писал, после обеда ездил верхом и удил рыбу.

Этот период спокойной обстоятельной работы внезапно оборвался. Вскоре после Хеллоуина, отвозя друга к ночному поезду в Биллингс, Хемингуэй в темноте вылетел в кювет и сломал правую руку. Перед этим они распили бутылку бурбона, но впоследствии он утверждал, что всему виной его плохое ночное зрение. Через несколько недель, покинув больницу, он обосновался в Ки-Уэсте и провел там первые месяцы 1931 года, с тревогой ожидая, восстановятся ли поврежденные нервы руки. «Большую часть времени я всё еще провожу в постели, — писал он Максу Перкинсу, — но очень рассчитываю, что в Ки-Уэсте всё полностью наладится» [214] Hemingway E. Selected Letters. P. 337. .

Уже к концу этого тяжелого периода супруги Хемингуэй всё-таки стали обладателями собственного дома. 29 апреля дядюшка Полины, Гас, заплатил восемь тысяч долларов за просторную, прекрасно расположенную развалюху (дом 907 по Уайтхед-стрит). Хемингуэй описал в письме другу этот дом с балконами напротив маяка, а Максу восторженно сообщил: «Это действительно чертовски хороший дом» [215] Ibid. P. 340. . Сад зарос фиговыми деревьями, кокосовыми пальмами и лаймами, и он мечтательно писал, что ему хотелось бы посадить здесь джиновое дерево.

На следующее утро я отправилась по этому адресу. Ночью прошел дождь, но к десяти утра на улицах было душно и знойно. Я шла напрямик через кладбище, где спугнула зеленую бородатую игуану размером с кошку. Могилы были украшены пучками поблекших пластиковых цветов и по-кукольному розовыми ангелами. На Уайтхед-стрит я встала в очередь, тянувшуюся вдоль стены, которую Полина построила, чтобы отвадить туристов.

Оплатив вход, я направилась прямиком к бассейну, затененному пальмами, которые аркой нависали над ним. «Хоть бы от листьев расчистили», — ворчал какой-то англичанин. В сувенирной лавочке продавали серьги с шестипалыми котами и постеры с изображением Хемингуэя, лучезарно улыбающегося гигантскому марлину. «Он очень знаменитый писатель, дорогуша», — уговаривала женщина своего сына-подростка.

Дом был величественный, с желтыми ставнями и кованым железным балконом, огибавшим дом по второму этажу. Я юркнула внутрь и устремилась к книжным полкам. «Уравновешенность: как ее достигнуть». «Опасность мое ремесло». «Будденброки». «Сказки» Андерсена. «Накануне» Тургенева. Два экземпляра «Приключений Тома Сойера». Там и сям поделки африканских художников: ужасные карикатурные мальчики с руками, похожими на лапы, и печальными опухшими глазами. Нефритовые пепельницы; канделябр из стеклянных цветов удивительных оттенков морской воды.