Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Можно еще раз заглянуть в биографию Фицджеральда, написанную Эндрю Тернбуллом, который в тот год тоже виделся с Хемингуэем. По случайному совпадению они возвращались из Европы на одном судне. В надежде поговорить о Фицджеральде Тернбулл представился ему, передав записку. Ответа не последовало; тогда он направился к первому классу, чтобы хотя бы взглянуть на Папу. Он несколько раз видел, как тот, облаченный в клетчатую рубашку и кожаную безрукавку, прогуливается в одиночестве. Он ни с кем не заговаривал и «отводил глаза, стоило кому-то встретиться с ним взглядом» [234] Turnbull A. Perkins’s Three Generals // The New York Times. 16 July 1967. . В последний день плавания он согласился выпить с Тернбуллом, однако не желал, чтобы его расспрашивали о Фицджеральде. Рассказывая в The New York Times об этой встрече, Тернбулл вспоминал, что был поражен худобой его рук и «застывшим горестным выражением лица», добавив, что Хемингуэй «казался растерянным и задумчивым и в его взгляде сквозило что-то, не поддающееся описанию».

Зимой 1979 года, через двадцать лет после встречи в баре «Флоридита» и восемнадцать со дня смерти Хемингуэя, Уильямс сделал его персонажем пьесы «Костюм для летнего отеля». Ее действие разворачивается в психиатрической клинике «Хайленд» в Эшвилле (Северная Каролина), где Зельда Фицджеральд жила с 1936-го по 1948 год, когда она погибла во время пожара. Безумие, алкоголизм, лишение свободы: все эти повторяющиеся темы. Уильямс назвал ее пьесой призраков. В центре внимания находится супружеская жизнь Фицджеральда, перед нами некое посмертное бытие; все, кроме Скотта, знают, что они мертвы, и все они очень озабочены подробностями своей смерти.

Успеха пьеса не имела. Критики разругали ее, и это была последняя его вещь, поставленная на Бродвее, такого унижения Теннесси им не простил. В каком-то смысле они были правы. Это нескладная, плохо выстроенная и абсурдно нравоучительная пьеса. Все ее грубые стыки и шероховатости свидетельствуют о разрушительном действии алкоголя на мыслительные способности автора. И всё же она трогательна и столь глубоко прочувствована, что читать ее тягостно вдвойне.

В сцене с Хемингуэем оба персонажа кружат друг вокруг друга на вечеринке: Хемингуэй — самоуверенный и язвительный, Скотт — кроткий и смущенный. То и дело возникает тема гомосексуальности. Это своего рода вариант Скиппера и Брика из «Кошки на раскаленной крыше»: один хочет исповедаться в своих чувствах, другой наглухо замкнулся, не в силах это слушать. Сценическая ремарка:

Он подходит к Скотту. На мгновение мы видим истинную глубину их чистых чувств друг к другу. Хемингуэй этого пугается [235] Williams T. Clothes for a Summer Hotel: A Ghost Play. New Directions, 1983. P. 64–68. .

Они говорят и говорят, вразнобой пересказывая большие куски своих биографий, что людям не свойственно, но, возможно, свойственно призракам. В самом конце Хемингуэй вспоминает, как предал Скотта в «Празднике, который всегда с тобой». Скотт слушает и отвечает: «Мне кажется, ты еще более одинок, чем я, а может, так же одинок, как и Зельда». Они пристально смотрят друг на друга, и Хемингуэй кричит:

К черту! Хедли, Хедли, позови меня, игра становится слишком вялой, не могу больше в нее играть. ( За сценой женский голос поет «Ma biond» .) Это мисс Мэри, с которой ты никогда не был знаком, она мой добрый нежный друг и товарищ на охоте и на рыбалке — в конце моей жизни. Мы пели эту песенку вместе ночью, а наутро я решил разнести себе череп, всего лишь по одной, но веской причине: моя работа закончилась, крепкая, трудная работа была сделана вся — и незачем продолжать…

Что ты на это скажешь, Скотт?

Песенка существовала в реальности. В книге «Как это было» Мэри вспоминает, что в последний вечер в Кетчуме они разошлись по своим спальням. Они перекликались через стенку, ласково обращаясь друг к другу «котенок». Мэри запела песенку, и муж ее подхватил. Песенка называлась Tutti mi chiamano Bionda («Все называют меня блондинкой»), а не Ma Biond , и пелось в ней о женских волосах, к которым Хемингуэй всю жизнь был неравнодушен.

Возможно, он думал о локонах Марты цвета тростникового сахара или о Грете Гарбо, смотрящей вбок из-под пряди волос. А возможно, о Марии, возлюбленной Роберта Джордана из романа «По ком звонит колокол», девушке, которую тот называл «крольчонком». Фашисты обрили ей волосы, и они уже немного успели отрасти. Волосы цвета пшеницы, сожженной солнцем, и чуть длиннее меха на бобровой шкурке, и когда Роберт погладил ее по голове, у него перехватило дыхание.

Если он думал о Марии, то, возможно, и о Роберте Джордане, который однажды сказал себе: «Но я думаю, что ты избавишься от всего этого, когда об этом напишешь. Напишешь — и сразу всё уйдет» [236] Хемингуэй Э. По ком звонит колокол. С. 232. . В конце романа он со сломанной ногой один лежит за сосной на склоне горы, уговаривая себя побыть еще немного живым, чтобы застрелить офицера фашистского патруля, тогда Мария с маленьким партизанским отрядом сумеют вырваться. Он ослабел и старался «удержаться, не дать себе ускользнуть от себя самого, как снег иногда соскальзывает со склона горы». Он продолжает думать о том, чтобы застрелиться, прежде чем потеряет сознание, иначе фашисты схватят его и будут пытать. «Теперь ты имеешь право это сделать. Правда. Говорю тебе: теперь можно» [237] Там же. С. 635–636. . Затем, дав себе это разрешение, он понимает, что в силах подождать одну-две минуты, когда солдаты выйдут из леса на дорогу, и он закончит крепкую, трудную работу, ради которой сюда пришел.

Следы пребывания Теннесси Уильямса в Ки-Уэсте оказалось отыскать не так легко, хотя он прожил в этом городе почти сорок лет. Он приехал сюда 12 февраля 1941 года, то был период скитаний и бедности, и «Стеклянный зверинец», бесповоротно изменивший его жизнь, еще не был написан. Приехав сюда впервые, чтобы прийти в себя после удаления катаракты на левом глазу, Уильямс снял бывшее помещение для рабов при особняке «Пассаты», принадлежавшем морскому капитану. Его пьеса «Битва ангелов» только что провалилась в Бостоне, и ему нужно было восстановить не только зрение, но и веру в себя. «Я выбрал Ки-Уэст, потому что плавание для меня было практически способом существования, а поскольку Ки-Уэст — самая южная точка Соединенных Штатов, я рассудил, что плавать там можно» [238] Уильямс Т. Мемуары. С. 97. , — писал он в «Мемуарах».

Так всё и оказалось. Кроме плавания здесь нашлись упоительные возможности иных приключений (ведь рядом располагалась морская база с множеством матросов), а утренний покой благоприятствовал работе. «Основные здешние занятия — это пьянки и глубоководная рыбалка; дома — по большей части видавшие виды лачуги из вагонки, на крыльце сушатся рыбачьи сети, во дворе полыхают кусты пуансеттии, — писал он из „Пассатов“ приятелю, добавляя: — В ближайшие недели намереваюсь только плавать и валяться на берегу, пока снова не почувствую себя человеком» [239] Williams T. Letters. Vol. 1. P. 304. .