Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

В Ки-Уэст Уильямс возвращался не раз. В 1949 году он снял небольшой домик на Дункан-стрит, где поселился со своим партнером Фрэнком Мерло и с дедом — тощим, похожим на аиста преподобным Дейкином, к тому времени овдовевшим и коротавшим безрадостные дни в Сент-Луисе со своей дочерью и всё более и более воинственно настроенным зятем. Следующей весной Уильямс купил дом и многие годы обустраивал и расширял его, построив бассейн и прекрасный рабочий кабинет с желтыми стенами и фотографиями Чехова и Харта Крейна в рамках. Он работал под шелест пальм и бананов, наводивший, как писал он Марии Сен-Жюст, на мысли о «босоногих девах, сбегающих по ступеням в шелковых юбках» [240] Williams T. Five O’Clock Angel: Letters of Tennessee Williams to Maria St Just. Andre Deutsch, 1991. P. 75. .

Танцы субботними вечерами в «Слоппи Джойс» с хорошим джаз-бандом на ступенях и Фрэнком, отплясывавшим свой дикарский линди-хоп. Плавание на Саут-Биче, в ту пору еще не застроенном мотелями и парковками. Размеренная работа. В течение долгого времени Ки-Уэст дарил Уильямсу идеальное равновесие покоя и приятного возбуждения. Вот, к примеру, запись, сделанная ранним утром 1 января 1954 года, когда Теннесси лег в клинику близ Нового Орлеана, подозревая у себя рак:

О как безумно мне хочется вновь очутиться в Ки-Уэсте, войти поутру в свой кабинет, где небо, расчерченное игольчатыми ветвями казуарин, окружает меня со всех четырех сторон, а внутри меня кофейное тепло и творимые мною миры. А ранним вечером отправиться на берег и медленно, спокойно, созерцательно пить на розовой террасе и спокойно плыть в живой, приятной прохладной воде [241] Williams T. Notebooks. P. 619. .

Теннесси Уильямс

С какой любовью это сказано! Прислушайтесь к потоку слов: медленно, спокойно, созерцательно, спокойно, живая, приятная, прохладная . Это место словно обволакивает писателя, перенося в миры его фантазии. И несколько лет спустя в письме: «Я собираюсь отдохнуть и восстановиться в милом, милом уголке, в домике в Ки-Уэсте с Лошадкой и собакой» [242] Williams T. Tennessee Williams: Letters to Donald Windham. Penguin, 1980. P. 294. .

Я вышла к этому домику утром, едва бледное низкое солнце показалось на небе. Он находится на углу Дункан-стрит и Леон-стрит. Обшитый белой вагонкой коттедж со свежевыкрашенными красными ставнями и железной крышей скрывался за огромными пальмами и кактусами с цветами, похожими на лоскутки красного шелка. Казалось, это смягченный вариант заросшего сада из пьесы «Внезапно, прошлым летом», буйного и неподконтрольного человеку.

Уильямс жил тут время от времени до самой смерти в 1983 году, хоть и не всегда в компании дедушки и Лошадки — мне вдруг вспомнилось, что фамилия Фрэнка означает по-итальянски «черный дрозд». Этим утром я задумалась об их отношениях. Судя по всему, Фрэнк Мерло был совсем неплохим парнем. «Он вел себя вполне достойно, — отмечал Кристофер Ишервуд, — сохранял хладнокровие, даже когда они с Теннесси подвергались чудовищному давлению в обществе и в профессиональной среде» [243] Цит. по: Spoto D. The Kindness of Strangers. P. 153. .

Вначале их отношения были напряженными: Фрэнк хотел моногамии, он и привнес в жизнь Теннесси гармонию и упорядоченность, но тот никогда не был однолюбом. Хотя в 1949 году он со страстью признается: «Я люблю Ф. — глубоко, нежно, безусловно. Думаю, что люблю каждой частицей своего сердца» [244] Williams T. Notebooks. P. 501. .

Во второй половине 1950-х положение вещей стало меняться. После смерти отца, Корнелиуса Уильямса, в 1957 году Теннесси обратился к психоанализу и озаботился тем, что сам называл «дурдомом с плюшевой подкладкой» [245] Williams T. Five O’Clock Angel. P. 148. , — обретением трезвости, или, во всяком случае, его попыткой. Серьезность, с которой он приступил к этому делу, прослеживается в его записных книжках, где он отчитывается ежедневно («выпил немного больше моей нормы»). Его лаконичная детализация включает такие записи: «Два скотча в баре. Три глотка утром. Дайкири в „Грязном Дике“. Три стакана красного вина за ланчем и три за обедом — еще на этот час два секонала, один зеленый транквилизатор, название которого не знаю, и еще желтый, он вроде бы называется резерпин или как-то так» [246] Williams T. Notebooks. P. 707. .

Психотерапевт доктор Кьюби заодно пытался излечить его и от гомосексуальности: «Успешно разрушил мой интерес ко всем, кроме Лошадки, но, возможно, очередь дойдет и до него» [247] Williams T. Five O’Clock Angel. P. 150. . В записных книжках и письмах этого времени Теннесси отмечал растущую дистанцию между ним и Фрэнки, хотя в августе 1958 года он с сожалением отмечал: «Мне не хватает Лошадки и собаки, с которыми я жил в Риме» [248] Williams T. Notebooks. P. 719. .

Оглядываясь из 1970-х на этот сумбурный период, Теннесси пришел к выводу, что расшатали ситуацию их пьянки и употребление наркотиков. При этом свидетельства друзей говорят о том, что подозревать Фрэнка в употреблении наркотиков было чистой паранойей. Кроме того, он нередко обвинял своего любовника в сексуальной неверности, хотя и это — по крайней мере, отчасти — не более чем подозрительность и спутанность сознания хронического алкоголика. Сопоставим это с его собственными откровениями: секс вчетвером с трансвеститами; безумный уикенд с нежным красавчиком по прозвищу Дикси Докси. Дома его встречает глухое молчание, хлопание дверями, блюдо с мясным рулетом, разбитое о кухонную стену, — подобное поведение Мэри Чивер приводило в замешательство ее мужа, хотя сторонний наблюдатель, скорее всего, заметит очевидную связь между разгульными пьянками одного из партнеров и желанием другого спать в одиночестве.

Прослеживать события 1960-х становится всё труднее. Письма всё реже, а дневники, которые Теннесси вел более или менее прилежно с 6 марта 1936 года, совсем сходят на нет в сентябре 1958-го. Нам остаются «Мемуары», странный, ненадежный документ. Даты зачастую неверны, события порой сбиваются в кучу либо пересказываются в беспорядке. Как заметил Дональд Уиндэм, с которым Уильямс когда-то дружил, а затем, вероятно, чем-то обидел:

Возможно, в «Мемуарах» нет ни одного эпизода, который бы не произошел когда-то, с кем-то, как-то, но, скорее всего, это было с другим человеком, в другое время, с другими деталями. Завесы неоднозначности одна за другой опустились над его жизнью [249] Цит. по: Windham D. Tennessee Williams: Letters to Donald Windham. P. x. .

Мемуары — это, конечно, не данные судебной экспертизы, и алкоголик вместо более или менее точной фиксации событий говорит сам с собой, смущаясь и терзаясь, но намертво вцепившись в отрицание.

Согласно этому зыбкому свидетельству, в 1960 году Фрэнк начал терять вес и силы. Когда он уехал в Нью-Йорк на обследование, Теннесси пригласил в дом на Дункан-стрит молодого художника. Приятель Фрэнка предупредил его о вторжении соперника, и Фрэнк примчался домой. Он сидел в углу гостиной, и его большие глаза мрачно следили, по словам Теннесси, за ним и за художником. Затем внезапно, «как дикая кошка, он перепрыгнул через всю комнату и схватил художника за глотку» [250] Уильямс Т. Мемуары. С. 251. . Вызвали полицию, и Фрэнка отвели к одному из друзей (полиция Ки-Уэста относилась к Фрэнку с симпатией, как, впрочем, и все, с кем он был знаком). Когда наутро Фрэнк вернулся, Теннесси укладывал в машину свои бумаги. «Когда завелся мотор, Фрэнки сорвался с крыльца. „Ты покидаешь меня, не пожав мне руку? После четырнадцати лет?“».