Джозеф Вексберг - Торговые банкиры [Известнейшие мировые финансовые династии] [litres]

Финансирование мира обернулось гораздо более трудной задачей, хотя и куда более прибыльной. Наполеоновские войны бесспорно доказали, что в Европе есть только одна финансово стабильная страна – Англия. Лондонский Сити стал великой крепостью «высоких финансов».

В Париже положение было отчаянным. Наполеон ушел, вернулись Бурбоны, но они ничему не научились с 1789 г.; «Ils n’ont rien appris ni rien oublie» («Они ничему не научились и ничего не забыли»), – как, по слухам, сказал Талейран. Людовика XVIII куда больше интересовали деньги на свои личные расходы, чем будущее страны. Он не улучшил финансового климата во Франции, объявив принудительный заем на 100 млн франков. Богатые люди во Франции утратили последние надежды.

Союзники считали, что слишком снисходительно относятся к бывшим врагам. Они потребовали, чтобы Франция выплатила 700 млн франков в качестве «контрибуции за прошлое». Выплаты предстояло сделать пятью ежегодными траншами. Кроме того, Франция должна была выплачивать еще 150 млн франков в год как «залог на будущее». Часть этих выплат шла на содержание оккупационной армии Веллингтона. Во Франции таких денег не было. Страна была богатой и имела обширные скрытые ресурсы, но в тот момент они были недоступны. В 1816 г., после выплаты первого транша «контрибуции за прошлое», деньги у французского правительства закончились.

Настал великий миг для торгового банкира, обладающего дальновидностью, отвагой и связями. Великолепную идею – пожалуй, свою величайшую – вновь предложил Уврар, который тогда как раз временно находился на свободе. Он сказал ошеломленным французским министрам, что совершенно не обязательно поднимать налоги и объявлять принудительные займы. Такие методы скорее придушат те слабые ростки экономической жизни, которые еще остались после долгих лет войны. Нет, чтобы расплатиться с заграничными долгами, надо занять деньги за границей!

«Только следуя примеру Англии и идя по пути кредита, Франция сумеет избежать банкротства», – сказал Уврар. Он понял, что жесткое налогообложение уничтожает экономическую жизнь, в то время как разумные займы, возможно, создадут новую жизнь. Во Франции, объяснял он, денег нет ни у кого. Но, чтобы расплатиться с союзниками, можно занять деньги в Англии. А в Англии предоставить такой крупный заем способен только один банкирский дом – Baring Brothers.

Блестящее предположение Уврара давно уже стало банальностью, известной министрам финансов во всем мире. Вы закладываете будущее, чтобы финансировать настоящее. В наши дни так поступают все, и никто не отдает должное гениальности Уврара, который первый это придумал. Многие в Париже, как и раньше, говорили, что Уврар сошел с ума. Ничего подобного, возражал Уврар. Только он один во всем Париже совершенно здоров психически. На самом деле его замысел очень прост, как и все вообще великие идеи: иностранный заем соберут в Лондоне, выплатят контрибуцию союзникам, оккупация Франции закончится, а великая страна, восстановив свою честь, быстро возродит экономику.

Со свойственной ему проницательностью Уврар пришел к выводу, что ему придется поделиться своим замыслом с человеком, обладавшим большим весом, чем все французские министры, вместе взятые: с герцогом Веллингтоном. К счастью, герцог разбирался в финансах гораздо лучше своего бывшего противника Наполеона; он сразу же дал свое согласие. Уврар послал весточку в Лондон, где Бэринги и Хоуп, известные ему по прошлым щекотливым операциям, начали действовать «медленно и осторожно». В 1817 г. «французские» облигации пятипроцентного займа на сумму в 350 млн франков предлагались по 53, и подписка сразу же разошлась. В лондонском Сити французский кредит котировался по-прежнему неплохо. Вторая серия займа была выпущена Бэрингами и Хоупом в сотрудничестве с парижскими банкирскими домами Laffette & Co. и Delessert & Co. К июлю 1817 г. французские «купоны», как называли облигации, торговались на Парижской бирже по 67¾. Для синдиката «Бэринг – Хоуп – Уврар» успех был феноменальным. По самым осторожным подсчетам, прибыль составляла «от полутора до трех миллионов фунтов». Правда, успех дорого обошелся Бэрингам: именно с него началась историческая распря Бэрингов и Ротшильдов.

Джеймс Ротшильд, представлявший интересы своей семьи в Париже, очень хотел принять участие в операции. Дело для него было не столько в прибыли, сколько в престиже. Александр Бэринг еще мог бы принять Ротшильдов в партнеры; в глубине души он питал слабость к Натану Майеру Ротшильду, чья биография так напоминала жизненный путь его предка, Иоганна Бэринга. Александр Бэринг с профессиональным восхищением следил за тем, как Натан, воспользовавшись своими источниками, первым узнал об исходе сражения при Ватерлоо и с помощью полученных сведений «овладел рынком». Получив от курьера голландскую газету с первым сообщением о победе англичан, Натан (как положено, проинформировав вначале британское правительство, которое ему не поверило) отправился на фондовую биржу и начал продавать. Вскоре на бирже пошли слухи о том, что «Ротшильд продает», и цены рухнули. Тут агенты Ротшильда начали втайне скупать ценные бумаги по бросовой цене. Блестящий маневр произвел сильное впечатление на Александра Бэринга. Он понимал, что справиться с Ротшильдами трудно. Почему бы и не позволить им присоединиться?

Против такого решения были настроены Уврар и Генри Хоуп. По их мнению, Ротшильды не принадлежат к их классу. Пусть им сопутствует успех, все же они остаются простыми «менялами». Тем временем Джеймс Ротшильд не сдавался. Он недолго мирился с поражением.

В начале 1818 г. начались переговоры о дополнительном выпуске «купонов» на сумму 270 млн франков. После успеха первых серий все заранее решили, что синдикат «Бэринг – Хоуп – Уврар» снова займется тем же делом. В Ахене заем, который должен был полностью покрыть сумму французской контрибуции, обсуждали на конференции стран-победительниц.

Александр Бэринг стал главным участником конференции в Ахене. Его часто видели в обществе лорда Каслри, тогдашнего министра иностранных дел Великобритании; он же поддерживал самые дружеские отношения с князем Меттернихом из Вены и князем Гарденбергом, делегатом от Пруссии. Ничего удивительного; «купоны» расходились прекрасно, и видные государственные деятели понемногу спекулировали для себя – конечно, негласно. На самом деле облигации французского займа стали прекрасным капиталовложением; оставалось лишь сидеть и смотреть, как растут ваши деньги. «Купоны» на парижской бирже все время росли. Все министры сошлись во мнении, что Александр Бэринг – славный малый. Они не обращали никакого внимания на Соломона и Калмана Ротшильдов, которые также оказались в Ахене и тщетно пытались пробиться в заколдованный круг. Государственные деятели не желали даже разговаривать с «менялами из Франкфуртского гетто».