Шимон Перес - Робким мечтам здесь не место [litres]

Конечно, технологический сектор обеспечил не только высокие темпы роста; его развитие вызвало научную революцию с инновационными прорывами, которые отозвались по всему миру. Кто бы мог подумать, что мир будет работать на USB-накопителях, изобретенных в Израиле, или что врачи смогут видеть, что происходит внутри организма пациентов благодаря израильской камере размером не больше таблетки? Кто бы мог предположить, что мир будет зависеть от израильской технологии GPS-навигации или что израильское аппаратное и программное обеспечение убережет водителей от смертельных столкновений? Кто бы мог поверить, что лекарства для лечения болезни Паркинсона и рассеянного склероза будут разработаны именно в Израиле или что парализованные люди снова смогут ходить с помощью роботизированных ног, изобретенных в Израиле? Бен-Гурион однажды сказал, что в Израиле, «чтобы быть реалистом, нужно верить в чудеса». После таких выдающихся достижений в науке, технологических инноваций и креативности как можем мы не верить в чудеса как можем не доверять своему воображению, способному породить подобные идеи и воплотить их в жизнь? Бен-Гурион был прав: реализм в Израиле не что иное, как невозможное, ставшее реальностью.

В начале XX в., когда шла Первая мировая война, президент США Вудро Вильсон [165]выдвинул предложение о мирном урегулировании, известное как «Четырнадцать пунктов Вильсона» [166]. Говорят, услышав этот список, недоверчивый французский премьер-министр Жорж Клемансо [167]ответил: «Даже у Господа всемогущего только десять [заповедей]». Я провел большую и лучшую часть своей жизни в поисках мира и понял, что Клемансо не смог в полной мере оценить тот момент. Примирение – дело непростое. Это постоянная борьба, но сложность процесса не должна затмевать его цели.

Израиль – крошечный остров, который на протяжении большей части своего непродолжительного существования был окружен морем врагов. Войны, которые мы вели, нам навязали. В свете того, на что надеялись (и все еще надеются) наши враги, в целом мы одержали победу, но нам еще предстоит достичь цели, к которой мы всегда стремились: избавиться от необходимости одерживать победы. Хотя мы и доказали, что агрессоры не обязательно становятся победителями, также мы поняли, что победители не обязательно устанавливают мир, – так что наша работа еще не завершена.

В детстве я спросил дедушку, какой стих следует носить в своем сердце. Он прочел мне тридцать четвертый псалом из Книги псалмов [168]:

Так я и поступал, так все мы должны поступать. Я посвятил свою жизнь в первую очередь безопасности Израиля: защитить его от угрозы уничтожения, работая над созданием одной из величайших сил обороны в мире, и не дать нашим врагам поверить в то, что они смогут его уничтожить. Когда Израиль был слаб, я старался сделать его свирепым. Но как только он окреп, я отдал все свои силы миру. В конце концов, ничего так искренне не желает наше сердце, как мира, но его достижение должно основываться не только на политических и экономических соображениях, но и на моральных и исторических императивах. Как часто повторял Бен-Гурион, высокие моральные принципы тоже основа власти.

Еврейский народ живет, руководствуясь принципом тиккун олам – стремлением улучшить весь мир, а не только себя. Мы жили в изгнании в течение двух тысяч лет, без земли, без независимости, удерживаемые вместе не границами, а простым набором ценностей, находивших свое отражение в истории на иврите, на идише, на ладино, на каждом языке каждой страны, где был рассеян еврейский народ. Это основа нашей идентичности. И именно этот моральный кодекс помогает понять, что Израиль был рожден не властвовать над другими народами: это глубоко противоречит нашему наследию. Именно поэтому я всем сердцем и душой стремился к миру, трезво и с оптимизмом, зная, что его достижение остается нашей самой важной задачей. Хотя по территории Израиль мал, он должен явить свое величие в справедливости.

Когда в 1984 г. я стал премьер-министром, установление мира было моим высшим приоритетом. В течение первых четырех месяцев я осуществил план вывода наших войск из Ливана, где Израиль вел ошибочную и бесплодную войну. Но экономическая катастрофа, в которой оказалась страна, забирала львиную долю моих усилий. К тому времени, когда мы спасли государство от финансовой и бюджетной погибели, наш кабинет завершил свой срок в рамках правительства национального единства. Хотя многие в моей партии настоятельно советовали не выполнять условия соглашения с Ицхаком Шамиром, я всегда был человеком слова. И вот, когда пришло время, я сделал то, что обещал: перешел на должность министра иностранных дел, уступив премьерское кресло Шамиру. Я был столь же привержен миру в своей новой роли и активно стремился к его достижению. Но вскоре мне стало ясно, что без поддержки премьер-министра это стало бы моим первым крупным провалом.

Шел 1987 г. Девятью годами ранее израильский премьер-министр Менахем Бегин и президент Египта Анвар Садат подписали Кэмп-Дэвидские соглашения – мало кто считал это возможным. После трех войн с египтянами, после почти четырех десятилетий перманентного конфликта, после того, как было пролито так много крови и проявлено столько враждебности, достижение мира считалось более чем маловероятным. И все же через четыре года после войны Судного дня Садат посетил Израиль с визитом. Это был прорыв в отношениях двух стран, который завершился миром и партнерством: договор был подписан и остается в силе по сей день.

Именно в этой великой победе во имя мира я черпал вдохновение: я хотел добиться мира с иорданцами и палестинцами, тем самым положив конец еще одному гибельному конфликту с нашими соседями. Тогда я представлял себе нечто иное, чем соглашение между двумя государствами; я рассчитывал на трехстороннее решение, подразумевающее три автономных субъекта: Государство Израиль, Королевство Иордания и совместное образование на Западном берегу для палестинского народа (с собственным парламентом для решения местных задач). В общенациональных вопросах палестинцы получили бы право голоса как на израильских, так и на иорданских выборах, в зависимости от гражданства.

Первые шаги сделать было крайне сложно. У нас не было дипломатических отношений с Иорданией. Пересекать границу и взаимодействовать с иорданцами как частное лицо или в качестве дипломата было незаконно. На востоке почти все наши рубежи соприкасались с ними, что делало Израиль уязвимым. Иорданская воинственность служила постоянным источником проблем, угрозой, которая требовала мирного решения. Я полагал, пришло время приложить усилия, каким бы опасным ни было это дело.