Шимон Перес - Робким мечтам здесь не место [litres]

Именно поэтому я попытался выработать стратегию, которая положила бы начало диалогу. Прежде всего я позвонил известному лондонскому адвокату лорду Виктору Мишкону [169]. Он был моим другом и другом Израиля, а также дружил с королем Иордании Хусейном [170].

– Ты не возьмешься организовать мне встречу в Лондоне с королем Хусейном? – беззастенчиво спросил я.

На другом конце провода повисла долгая пауза.

– Я буду рад попробовать, Шимон, – сказал он, – но не хочу обещать тебе многого. Его согласие меня бы удивило.

– Мир – на дальнем прицеле, – ответил я. – Но это не значит, что нам не стоит стрелять.

Несколько дней спустя Мишкон позвонил мне. Он едва сдерживался:

– Шимон, король Хусейн согласен! – воскликнул он. – Я предложил бы вам двоим отобедать в моем доме в Лондоне. Ему не терпится поговорить с тобой!

– Очень рад это слышать и буду благодарен, если встреча пока останется в тайне, – ответил я. – Нам предоставляются редкий случай и, вероятно, еще более редкая возможность.

К 1987 г. я предоставил кресло премьер-министра Ицхаку Шамиру в рамках соглашения о правительстве национального единства. Хотя я стал министром иностранных дел и имел широкие полномочия, протокол требовал, чтобы я сначала получил одобрение Шамира в отношении столь важного дела, как тайная встреча с лидером Иордании. Когда я делился с ним деталями своего плана, он не возражал, но совсем не потому, что был заинтересован в достижении мира. Скорее он полагал любую подобную попытку безнадежной, но считал, что не будет никакого вреда, если таким образом подтвердится его правота.

В сопровождении директора политического департамента в министерстве иностранных дел Йоси Бейлина [171]и одного из высших чинов «Моссада» Эфраима Галеви [172]я прибыл в Лондон в апреле 1987 г. Мы приехали в прекрасный дом Мишкона, где нас приветствовали король Хусейн и Зайд Рифаи [173], премьер-министр Иордании. Это был момент сюрреализма: рукопожатие с заклятыми врагами в такой непринужденной обстановке. Но в этом был и особый знак – напоминание нам, что нечто неслыханное становится возможным. В интересах секретности жена Виктора отпустила в тот вечер всех слуг и взяла на себя задачу принимать нас, она приготовила чудесный ужин и подавала нам блюда.

Рифаи, казалось, совершенно не хотелось вступать в любые разговоры о мире, он даже не желал разделить трапезу с евреями. Было ясно: он прибыл сюда не по собственной воле, а из чувства долга перед королем, которому служил. Зато Хусейн с самого начала держался тепло и искренне. В его голосе, в языке тела чувствовалось волнение; я видел перед собой человека, который смотрел в будущее с оптимизмом и надеждой.

Мы сидели за столом, наслаждаясь прекрасным ужином миссис Мишкон, и разговаривали с королем по-английски, не как враги, а как новообретенные друзья. Мы обнаружили друг в друге схожее стремление изменить наши отношения и согласились, что настал момент положить конец конфликту, терзавшему наши страны. Отправляясь в Лондон, я и ожидать не мог подобного приема; встреча должна была стать увертюрой, шансом увидеть, сможем ли мы в конечном счете достичь мира. Наш разговор продолжался, и становилось все яснее, что в тот день у нас появился шанс сделать конкретный шаг гораздо быстрее, чем я себе представлял. Когда сумерки опустились на туманный Лондон, мы с Хусейном перешли от общих заверений к конкретным деталям, Рифаи же сидел в тихом отчаянии. Когда трапеза закончилась, вошла миссис Мишкон, чтобы убрать посуду.

– Позвольте нам с мистером Пересом самим ее вымыть, – сказал Хусейн. – Вы и так сделали более чем достаточно.

– Да, это прекрасная идея, – откликнулся я. – Когда Соня готовит, я отвечаю за посуду.

И прежде чем миссис Мишкон ответила, я живо представил эту сцену: два бывших врага стоят плечом к плечу, словно друзья, министр иностранных дел Израиля, отвечающий за мытье посуды, и король Иордании, вытирающий ее насухо. Это предложение было на удивление простое, но вместе с тем такое интимное, скромное и значимое. Но миссис Мишкон не оставила нам шанса.

– Это исключено, джентльмены, – твердо сказала она. – Меня это весьма огорчит, к тому же у вас есть своя работа.

Мы уступили из уважения к ней и вернулись к разговору. Я предложил организовать конференцию, предваряющую переговоры, но не имеющую обязательной силы, и пригласить две делегации: израильскую и иордано-палестинскую. Хусейн согласился.

– Для меня это священная задача, мой религиозный долг, – сказал он.

В тот момент я вдруг увидел прямую линию от неформального разговора, который у нас только что состоялся, до подписания мирного договора; и мне показалось, что я точно знаю, как прийти к этой цели. Пришло время вывести наши переговоры на новый уровень.

– В таком случае, – ответил я, – почему бы нам прямо сейчас не составить соглашение на основе этих обсуждений?

– Мне предстоит еще одна встреча, на которую я должен пойти, – ответил Хусейн, – через час я вернусь.

Он предложил нам подготовить проекты двух документов: один – описывающий организацию мирной конференции, другой – излагающий принципы соглашения между двумя нашими странами. Как только король и премьер-министр ушли, мы приступили к работе. Я диктовал, а мой помощник лихорадочно печатал. К тому времени, когда Хусейн и Рифаи вернулись, проекты обоих документов были готовы для обсуждения.

Иорданцы прочитали их, и Рифаи принялся перечислять изменения, которые хотел бы внести, но Хусейн почти сразу остановил его.

– Эти проекты отражают соглашение, которое мы обсуждали, – сказал он. – Этого достаточно, чтобы двигаться дальше.

Признаюсь, я был застигнут врасплох: предложенное нами соглашение было вполне справедливым по отношению к Израилю. Оно не только открывало путь к миру с иорданцами, но и приводило к решению палестинского вопроса, не требуя от Израиля отказа от какой-либо своей территории или изменения статуса Иерусалима.

Соглашение резко контрастировало с нормами нынешнего дня, где Иордания считалась опасным врагом, заинтересованным в войне, а не в мире. То, что мы достигли такого прогресса, было просто потрясающе. То, что это произошло так быстро, – невероятно. Казалось, за один день мы сделали столько шагов к прекращению конфликта, длившегося десятилетиями, что хватило бы на годы вперед.

Как и в случае с Кэмп-Дэвидскими соглашениями, мы считали, что было бы полезно, если бы Соединенные Штаты выступили с этой инициативой. Это позволило бы каждой стороне принять якобы американское предложение, не раскрывая факта секретных переговоров, из которых оно родилось. Мы отправили наши соображения госсекретарю Джорджу Шульцу [174]и попросили его выдвинуть предложение лидерам наших государств.