Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Некоторым гражданам вражеских стран были в свое время предъявлены обвинения в преступлениях, и дела их находились в стадии рассмотрения. Добиться их освобождения в целях репатриации было непросто. Поскольку судебно-правовые органы освобождать их не желали, мне пришлось обратиться за содействием к министру юстиции, чтобы он дал указание выпустить эти людей на свободу. Еще одно осложнение возникло из-за Соединенных Штатов, которые в последний момент стали угрожать удержанием двух японских граждан, подлежащих возвращению. Тем не менее, в августе, после всех этих волнений, мне, непосредственно перед отставкой, удалось принять в своей официальной резиденции первую группу репатриантов, в составе которой находился и посол Номура. Принять вторую группу я уже не успел. Согласно договоренности, обмены должны были продолжаться, но, насколько мне известно, после моей отставки состоялся еще только один, когда в сентябре 1943 года "Тэйа-мару" доставил группу в порт Гоа в Португальской Индии.

Я неоднократно указывал соответствующим сотрудникам министерства на необходимость следить за тем, чтобы граждане вражеских стран, и особенно их дипломатические представители, получали все необходимое, а также поддерживать связь с военными, министерством внутренних дел и другими органами с целью убедиться в осуществлении соответствующих мер. Когда я впервые узнал о жалобах, касающихся защиты, рациона и других правил обращения с сотрудниками дипломатических миссий Америки и Англии, я немедленно приказал принять необходимые меры для выправления ситуации. В итоге в течение своего первого срока на посту министра иностранных дел я больше не получал от кого бы то ни было почти никаких сообщений о жалобах аналогичного характера.

В самом начале войны правительство Маньчжоу-го выразило желание принять в ней участие. Я пытался убедить его отказаться от этой идеи. Во-первых, было бы предпочтительнее, если бы Маньчжоу-го оставалось в стороне и не осложняло отношений со своими соседями — СССР и Китаем. А во-вторых, я считал, что в интересах гуманности и скорого окончания войны целесообразно свести количество воюющих стран до минимума. Однако внешними делами Маньчжоу-го в течение многих лет руководило из Токио бюро по делам Маньчжурии, орган, находившийся под юрисдикцией военного министра. С этим бюро у меня не было никаких отношений, и поэтому я не мог помешать Маньчжоу-го стать участницей войны. Единственной внешнеполитической областью функционирования Маньчжоу-го, которая была оставлена в компетенции японского министерства иностранных дел, являлись переговоры с СССР. И здесь-то в августе 1942 года, наконец, завершилась демаркация (под эгидой Советского Союза и Японии) спорных участков границы между Маньчжоу-го и Монголией, которые обменялись соответствующими нотами. Так были решены последствия Номонханского инцидента, урегулирования которого мне, в то время послу в СССР, удалось достичь в 1939 году. Других достойных упоминания дипломатических дел в связи с Маньчжоу-го у нас не было, а отношения этого государства с СССР после начала войны оставались спокойными.

После заключения между Японией и Германией Договора о недопущении сепаратного мира у нас также не оставалось каких-либо крупных дипломатических проблем, и характер отношений в целом был удовлетворительным. Небольшая проблема все-таки существовала: те, кто поддался оптимистическому заблуждению насчет того, что первые победы Японии гарантируют ей полный триумф, казалось, стали видеть в Германии потенциального соперника и не очень-то старались снабжать ее оловом и хинином из региона Южных морей, вольфрамом из Китая и другим необходимым сырьем. В своих инструкциях нашим представителям в Нанкине и в других пунктах я указывал на необходимость следить за тем, чтобы Япония не создавала трений с союзником из-за этого необоснованного оптимизма.

Гораздо более серьезной проблемой, которая занимала мои мысли во время пребывания на посту министра, была проблема СССР и его отношения к войне. Соединенные Штаты и Великобритания оказывали СССР крупномасштабную помощь, а в мае 1942 года Англия заключила с ним договор о союзе, нацеленным на укрепление установленных годом раньше отношений взаимопомощи. С самого начала военные перспективы Германии вызывали у меня немалую тревогу, и я никак не мог отделаться от опасений, что эта война закончится для нее так же, как война 1914-1918 годов. В частности, я считал, что в текущем конфликте его участники вели дипломатическую битву за то, чтобы склонить Россию на свою сторону, и, по моим оценкам, этой битве суждено было стать дипломатическом Ватерлоо второй мировой войны. Далее, до тех пор, пока между Японией и Германией стоял СССР, а Германия воевала с ним, японо-германская взаимопомощь могла носить не более чем номинальный характер.

Пока шла война между СССР и Германией, склонить первый на сторону Японии* было бы, безусловно, трудно, но важно для победы в нашей войне. Более того, чтобы поскорее прекратить мировую войну, необходимо было начать с водворения мира на советско-германском участке. Именно в силу этих причин при обсуждении планов окончания войны (на случай, если представится такая возможность) на заседании Совета по межведомственным связям в середине ноября 1941 года я заявил, что задача Японии в дипломатической сфере состоит в содействии установлению мира между Германией и СССР. Когда советский посол Сметанин покидал Токио в январе 1942 года, я попросил его передать наркому по иностранным делам Молотову, что в мире, охваченном войной, советско-японские отношения подобны лучу солнца, который пробивается сквозь грозовые тучи, что я надеюсь увидеть, как этот луч озарит весь земной шар, и что, если в будущем у Советского правительства появится желание установить мир, Япония будет готова сделать все от нее зависящее в роли посредника.

Но мир между Россией и Германией мог наступить либо при дальнейших немецких победах и восприятия Россией идеи перемирия, либо в прямо противоположной ситуации. Поэтому, выступая в Совете, я предложил, чтобы мы побудили Гитлера заключить мир до летнего наступления 1942 года. Однако большинство военных участников заседания Совета были твердо уверены в победе Германии и на такой случай даже планировали нападение на СССР с востока, а начальник Генерального штаба армии сказал, что нам следует дать предложенный мной совет Германии, только если ее летнее наступление закончится неудачей. Японские представители в Берлине в своих рекомендациях возражали против каких бы то ни было усилий в интересах русско-германского мира, чем и воспользовались мои оппоненты на заседании Совета для того, чтобы отвергнуть мое предложение.