Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Поскольку выработка основ военной политики входила в функцию Высшего совета по руководству войной, я счел наиболее целесообразным действовать через эту организацию. Однако опыт участия в работе его предшественника — Совета по межведомственным связям — позволил мне осознать, что официальные встречи, на которых, помимо членов, присутствовали и секретари, не очень-то позволяли первым высказываться открыто и без обиняков. Более того, такие встречи всегда имели тенденцию обретать чрезмерно формальный характер, где, как от них и ожидалось, одобрялись наиболее воинственные мнения и делались жесткие заявления. На мой взгляд, избежать этого пустоговорения можно было только при проведении менее формальных совещаний с участием исключительно членов Совета, что способствовало бы откровенному обмену мнениями. Свое предложение я высказал генералу Умэдзу, когда он во второй раз обратился ко мне с просьбой обсудить вопрос о предотвращении вступления СССР в войну.

Генерал Анами Корэтика как в присутствии императора.

Генерал солидаризировался со мной, и мы договорились, что он заручится поддержкой военного министра Анами 1, а я представлю свои соображения премьеру и министру военно-морского флота Ёнаи [125] Генерал Анами Корэтика (1887-1945) до вступления на пост военного министра в апреле 1945 года был заместителем военного министра, командующим соединениями в Китае и Индонезии и инспектором авиации. Совершил самоубийство вдень капитуляции Японии 15 августа 1945 года. [126] Адмирал Ёнаи Мицумаса (1880-1948) в ходе многолетней флотской службы занимал многие высшие посты, в том числе главнокомандующего Объединенным флотом (1936-37 г.г.) и министра военно-морского флота (1937-39 г.г ) Выйдя в отставку, был одним из самых недолговременных премьеров (январь-июль 1940 года). Его кабинет пал, когда выступление против союза с Германией лишило его поддержки армии. В кабинете Койсо он стал не только министром военно-морского флота (и сохранял этот пост до полной гибели военного флота Японии), но и "со-премьером" — этот пост был введен главным образом для того, чтобы обеспечить военному флоту равные с армией позиции в правительстве. . Все они согласились с моим предложением, в результате чего примерно с 10 мая мы стали проводить "совещания членов Совета" с участием только премьера, военного министра и министра военно-морского флота, начальников штабов армии и флота и министра иностранных дел.

В пору правления кабинета Судзуки заседания Высшего совета как таковые проводились крайне редко и не иначе Совещания же членов Совета стали частыми, и именно на них рассматривались все важные вопросы, связанные с прекращением войны. Следует воздать должное этим совещаниям, ибо там, невзирая на непримиримые расхождения во мнениях, до самого конца царила гармония, которая обеспечивала успешное обсуждение таких вопросов. Когда в ходе дискуссий мы примерно в середине мая подошли к изучению необходимости работать в интересах достижения мира, один из военных участников предложил засекретить их, поскольку имелись опасения, что разглашение существа нашего обмена мнениями может серьезно подорвать моральный дух вооруженных сил. Это предложение было единогласно принято, ввиду чего даже заместители министров и заместители начальников штабов, не говоря уж о других подчиненных, не подлежали введению в курс дела. Даже в МИДе полная секретность в отношении дискуссий сохранялась в течение всего июня - ни один человек не был информирован.

В общем план удался — содержание наших дискуссий, долгое время неведомое никому, кроме членов Совета, вышло за пределы этого круга только в середине июля, когда встал вопрос (об этом будет сказано ниже) о направлении принца Коноэ в качестве специального посланника. Подобная секретность была жизненно необходима, ибо, стань содержание наших встреч известным на менее высоком уровне, кто-либо из офицеров организовал бы оппозицию фанатиков, что могло бы серьезно затруднить или сорвать усилия, направленные на достижение мира. К тому же, и это главное, откровенность высказываний на наших встречах обеспечила психологическую подготовленность членов Совета, в том числе военных, к прекращению войны. Без такого единства настроений вполне могло бы получиться так, что военное руководство в ходе серьезных волнений непосредственно перед капитуляцией и при подстрекательстве со стороны подчиненных вышло бы из-под контроля. Окончательное решение о прекращении войны вынес император. Но, несомненно, что психологическая подготовленность военного руководства существенно облегчила его принятие. Непосредственно перед своей отставкой премьер Судзуки высоко оценил роль совещаний членов Совета в достижении мира.

На совещаниях, проходивших с И по 14 мая, обсуждалась проблема России. Как уже отмечалось выше, если армия видела задачу в том, чтобы удержать СССР от вступления в войну, то руководство ВМФ шло еще дальше: оно выразило пожелание склонить Москву к занятию дружественной позиции, что позволило бы Японии закупать у СССР нефть и другие товары. Я утверждал, что у нас уже нет никаких шансов на использование СССР в военном или экономическом отношении и что Япония упустила время, когда можно было бы получить из СССР сколько-нибудь значительные поставки вооружений или убедить его играть роль друга Японии. Если бы Япония действительно стремилась склонить Советский Союз к действиям в наших интересах, то усилия на этом направлении следовало предпринимать (как я в свое время указывал членам правительства) до конференций руководителей США, Великобритании и СССР. Японии следовало понять, что после этих конференций ей уже не удастся урегулировать советско-японские отношения или стать посредником в достижении мира между Россией и Германией. Тем не менее провозглашена была Каирская Декларация и состоялись конференции трех держав в Тегеране и Ялте, а Япония пассивно наблюдала за происходящим и бездействовала. Несмотря на это, министр военно-морского флота Ёнаи твердил, что у нас еще есть время, и ссылался на аналогичное своему мнение прежнего министра иностранных дел. Я возразил, что такого мнения могут придерживаться только люди, лишенные какого-либо понимания СССР. Это был единственный случай, когда у меня возник с Ёнаи спор, близкий к серьезной размолвке.

Разумеется, было бы желательным удержать Россию от нападения на Японию, и я всей душой соглашался с тем, что мы должны попытаться сделать это. Однако я предупреждал, что, коль скоро наша боеспособность снизилась, за достижение данной цели придется платить, а при наличии хоть какой-то надежды убедить СССР действовать в наших интересах плата, естественно, будет еще выше. Но было слишком поздно. Мы не могли тратить впустую остававшееся нам драгоценное время на попытки получить помощь СССР. Любые размышления на эту тему были далеки от реальности, и максимум, на что мы могли надеяться, так это на возможность посредничества. Поэтому я и предложил прежде всего изучить с этой точки зрения весь комплекс международных отношений, в том числе и отношений с СССР. Премьер-министр, однако, заявил, что не видит причин, мешающих Японии предпринять попытку выяснить, существует ли дружественное отношение к ней со стороны СССР. Сошлись на том, что в данный момент следует рассмотреть следующие вопросы: (1) как удержать Россию от вступления в войну; (2) как склонить СССР к возможно более благоприятной для нас позиции; и (3) как открыть дорогу к миру.