Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Бывший директор Торгового бюро Мацусима Сикао, назначенный министром-посланником в Швецию, по пути в Стокгольм остановился в Москве, чтобы помочь мне. С советской стороны в переговорах участвовал лично министр торговли Микоян, и, начиная с декабря 1939 года состоялось несколько туров. После заключения перемирия в Номонханском районе в сентябре предыдущего года отношение Москвы к Японии стало дружественным, и различные проблемы решались в атмосфере исключительной сердечности. Поэтому и переговоры о заключении торгового соглашения продвигались чрезвычайно гладко. Однако вопрос об объеме торговых операций, подлежащих включению в соглашение, а также давний вопрос о полномочиях советской торговой миссии в Японии завели их в тупик. Тем временем мне пришлось вернуться в Японию, и завершения переговоров я так и не дождался.

В связи со вторым вопросом, а именно пактом о ненападении, инструкция нашего министерства иностранных дел предусматривала, что этот документ должен быть подписан в форме пакта о нейтралитете, и именно на основе этой инструкции я начал переговоры с Молотовым. В ответ на мой план Молотов выдвинул контрпредложение, которое сводилось к тому, что каждая из договаривающихся сторон будет воздерживаться от вступления в группировки со странами, враждебными другой стороне-участнице пакта. Молотов далее заявил, что он готов учесть мою просьбу о непредоставлении помощи чунцинскому режиму, но, с другой стороны, Россия хотела бы, чтобы Япония отказалась от своих интересов на Сахалине (имелись в виду права на добычу нефти и угля). У этих предприятий всегда были нелады с советской властью, и им с трудом удавалось продолжать работу только благодаря огромным субсидиям японского правительства. Поэтому я давно пришел к выводу, что Японии следует отказаться от интересов на Сахалине в обмен на другие права. Если бы Япония была готова отказаться от них, а Советы — прекратить помощь режиму Чан Кайши, переговоры о заключении пакта о ненападении немедленно завершились бы успехом.

Однако именно тогда в ходе так называемой "чистки Мацуока” меня отозвали на родину, и переговоры в преддверии их завершения пришлось бросить. Американские представители в Москве, которые внимательно следили за улучшением советско-японских отношений, по всей видимости, решили, что переговоры о пакте о ненападении завершены, коль скоро на моем прощальном приеме в японском посольстве присутствовали, причем довольно долго, народный комиссар иностранных дел Молотов, народный комиссар торговли Микоян и заместитель наркома Вышинский. Мне даже рассказывали, что газетчики дежурили у здания посольства, ожидая подписания пакта. Во всяком случае, американцы настойчиво стремились помешать сближению между Японией и Россией. (Официальное подписание пакта о нейтралитете состоялось на следующий год, когда в Москву прибыл Мацуока. Текст пакта не содержал пункта о непредоставлении советской помощи режиму Чан Кайши. Поведение Японии в то время едва ли кто мог понять).

В конце августа, до того, как имели место описанные выше события, ко мне в посольство как-то пришел министр-посланник Штамер. Я знал его давно, еще со времен работы в Берлине, где он часто посещал меня по личному указанию Риббентропа. На этот раз, как выяснилось в разговоре, Штамер прилетел в Москву по пути в Токио через Сибирь. Он с уверенностью объявил о чрезвычайно благоприятном положении Германии и предрек близкий крах Англии. Не тревожат Германию, утверждал Штамер, и перспективы участия в войне США. В Японию, по его словам, он направлялся, чтобы повидаться с друзьями. Наконец, мой гость заметил, что Германия рассмотрит вопрос о какой-нибудь политической договоренности с Японией, когда для этого созреют условия, и в этом случае сможет выступить в качестве посредника между Японией и Советским Союзом в интересах улучшения их отношений друг с другом. Я, со своей стороны, подчеркнул, что он, возможно, помнит о резких возражениях против Трехстороннего союза, которые имелись у меня еще во время службы в Берлине, а затем поделился сомнениями, касавшимися отношений между Германией и Россией. Германо-российские отношения представлялись мне недостаточно прочными для того, чтобы Германия могла выступать в качестве посредника других стран. Так или иначе, я телеграфировал министерству иностранных дел о цели поездки Штамера в Японию.

Наблюдая за развитием тогдашней политической ситуации на родине, я отмечал, что большинство японцев невероятно возбуждено поразительными победами Германии в Северной и Западной Европе вслед за завоеванием Франции и вот-вот ожидавшимся вторжением в Англию. Даже среди тех представителей политических и правительственных кругов Японии, которые после заключения советско-германского пакта о ненападении относились к Германии с известной сдержанностью (о пронацистской фракции я уж не говорю), превалировало желание “вскочить в поезд”, пока не поздно. Кое-кто и в министерстве иностранных дел был в высшей степени взбудоражен успехами Германии, и ко времени падения Кабинета Ёнаи высокопоставленные представители военного министерства, министерства военно-морского флота и министерства иностранных дел пришли к выводам, почти в точности совпадавшим с теми, которые впоследствии нашли отражение в решении об Основах государственной политики (приняло его следующее правительство, т.е. второй Кабинет Коноэ). Эти люди были близки к тому, чтобы добиться одобрения их у соответствующих министров Кабинета Ёнаи. И тем не менее радикальные представители различных кругов считали политику правительства Ёнаи слишком нерешительной и утверждали, что, если Япония немедленно не займет твердую позицию, для нее все будет потеряно. Они устроили заговор с целью свержения Кабинета Ёнаи, и в конце июля был сформирован второй Кабинет Коноэ.

Полпред СССР в Японии К.А. Сметанин (в центре) с Мацуока Ёсукэ (слева) и Тодзё Хидэки

Еще до прихода к власти бывший премьер Коноэ, кандидат в министры иностранных дел Мацуока, военный министр Тодзё и министр военно-морского флота Ёсида провели совещание, призванное форсировать создание "Великой восточноазиатской сферы совместного процветания" и подготовить эпохальные перемены в отношениях Японии с Германией, Италией и Россией. Между тем в начале сентября в Токио прибыл Штамер, который начал вести работу с Оттом, Осима и Сиратори. Они встретились с Мацуока, и, поскольку с предложенным планом согласилось командование не только армии, но и ВМФ, их усилия увенчались заключением Трехстороннего союза, предусматривавшего установление контроля Германии и Италии над Европой, а Японии — над Восточной Азии. Японские и немецкие архитекторы Трехстороннего союза стремились посредством сдерживания Соединенных Штатов приблизить окончание войны в Европе и урегулирование "Китайского инцидента". Этому, по их расчетам, и должен был помочь новоиспеченный союз. Но, как я уже указывал, это был просчет, и правильность моего мнения постепенно подтвердили события, о развитии которых будет рассказано ниже. Отношение Трехстороннего союза к Советскому Союзу было довольно странным, и об этом речь пойдет в главе, где описаны беседы с премьером Коноэ, которые состоялись у меня после возвращения домой. Здесь же следует лишь упомянуть, что после подписания Трехстороннего пакта Молотов неоднократно спрашивал меня об истинном значении "нового порядка” и выражал серьезные опасения по поводу смысла этих слов.