Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

С течением времени господство мнений военных стало оказывать серьезное парализующее влияние на действия правительства. Развитие концепции тотальной войны усилило тенденцию к вторжению военных в политические вопросы. Данные о военной мощи были окутаны завесой секретности, и ни государственные финансовые учреждения, ни парламент не удостаивались чести получать какие-либо касающиеся их разъяснения. Во имя тотальной войны не только промышленность, но и сфера культуры подвергались давлению военных. В середине тридцатых годов было вновь введено прежнее положение (отмененное в период действия партийных кабинетов после первой мировой войны), согласно которому члены Кабинета — министры родов войск должны были назначаться из числа офицеров действительной службы, после чего армия и ВМФ, получили возможность отклонять кандидатуры или распоряжаться об отзыве соответствующих министров и тем самым диктовать состав и смену кабинетов. Они стали хвастливо называть себя "движущей силой нации" и распространять свое вмешательство на сферу дипломатии. Такое вмешательство было очевидно в связи с "Маньчжурским инцидентом", "Китайским инцидентом", заключением Трехстороннего союза и многими другими случаями, когда умерить амбиции военных оказывалось совершенно невозможным. Более того, поскольку "Маньчжурский инцидент" в то время представлялся прибыльным предприятием, у некоторых офицеров появилось ощущение, что они преуспеют, когда бы им решительно ни двинуться к своим целям. Находились и поддакивавшие военным представители гражданских кругов. Такая позиция нанесла немалый вред будущему Японии.

Ярким примером вмешательства военных в дипломатические дела служат события в период японо-американских переговоров. Продвижение на юг Французского Индокитая, которое вело к краху переговоров, было спланировано военными. По мере того, как в соответствии с июльским и сентябрьским решениями совещания у императора наращивались военные приготовления и активизировались усилия по их завершению, военные принялись культивировать в себе непоколебимую уверенность в победе и, как показывали цитаты из мемуаров Коноэ, —настаивать на прекращении переговоров и скорейшем принятии решения о войне. После того, как США ввели нефтяное эмбарго, лихорадочную активность в вопросе о необходимости быстрого принятия решения о войне, если дипломатия не сулит никаких надежд, стало проявлять командование ВМФ. Военные постоянно противодействовали смягчению выдвигавшихся нами на переговорах условий и таким образом всячески препятствовали их успешному завершению.

Масштабы тирании власти военных нетрудно уяснить из того факта, что накануне Тихоокеанской войны такие фундаментальные данные, как общий тоннаж военных кораблей Японии, не говоря уж о месте дислокации гигантских линкоров "Ямато” и "Мусаси” или о плане нападения на Перл-Харбор, были бдительно скрыты от членов гражданского Кабинета. Более того, как поведал мне генерал Тодзё в тюрьме Сугамо, только на МВТДВ он впервые услышал о том, что японские силы, которые осуществили нападение на Перл-Харбор, были сосредоточены в заливе Хитокаппу 10 ноября и взяли курс на Гавайи утром 26-го! Высшее командование не разглашало своих секретов даже полному генералу, который занимал посты премьера и военного министра. Можно легко представить, как оно обращалось с остальными министрами.

Чтобы пояснить, какую силу и власть обрел голос военных после "Маньчжурского инцидента” и как он доминировал в Совете по межведомственным связям, где разрабатывалась государственная политика, можно ознакомить читателя с его составом. Правительство было представлено премьером, военным министром, министром военно-морского флота, министром иностранных дел, министром финансов и председателем Планового бюро. Другие министры принимали участие в работе Совета по мере необходимости (во времена Кабинета Тодзё один или два раза на заседаниях присутствовали министр сельского хозяйства и лесоводства и министр связи). От имени высшего командования выступали начальники и заместители начальников Генеральных штабов армии и ВМФ.

В секретариат совещания входили шеф-секретарь Кабинета, а также директора Бюро по военным и военно-морским делам. Так как в период моего первого срока работы на посту министра иностранных дел в Совете по межведомственным связям обсуждались внешнеполитические вопросы, я договорился о том, чтобы на заседаниях всегда присутствовал директор Американского и Восточноазиатского бюро МИД Ямамото и периодически — заместитель министра Ниси. Однако они формально не являлись секретарями Совета и поэтому не могли присутствовать на официальных заседаниях в присутствии императора. Поскольку правительство и два военных командования являлись равноправными членами Совета, доклады императору представлялись ими по отдельности. Ни председательство в Совете, ни какой-либо порядок выступлений предусмотрены не были. Секретари готовили повестку дня на основе проектов, заранее готовившихся сотрудниками соответствующих ведомств, но обсуждения часто носили спонтанный характер, хотя при малом количестве участников всеобщее внимание с легкостью сосредоточивалось на том или ином важном вопросе.

Таковой была сущность органа, который с 23 октября, сразу же после создания Кабинета Тодзё, в течение десяти дней обсуждал нашу государственную политику. В течение этих десяти дней Совет по межведомственным связям заседал почти ежедневно. При обсуждении особенно важных вопросов заседания нередко длились с утра до глубокой ночи и зачастую проходили в весьма накаленной атмосфере. Большинство решений Совета затем выносилось на рассмотрение Кабинета, а некоторые, более важные, представлялись на одобрение совещаний у императора, где собирались, в сущности, те же лица, но в присутствии его величества. Я не помню ни одного решения Совета по межведомственным связям, которое не было бы утверждено Кабинетом. Следует отметить, что при Кабинете Тодзё, в соответствии с практикой, которая сложилась во времена Кабинетов Коноэ, доклады императору о дискуссиях и решениях Совета по всем важным вопросам государственной политики, в том числе по вопросам войны или мира, делал от имени Кабинета только премьер. Министр иностранных дел мог докладывать императору только по вопросам дипломатических переговоров как таковых.

На заседании 23 октября Совет по межведомственным связям начал всестороннее рассмотрение нашей политики в связи с японо-американскими переговорами. Из документов МИД, которые я изучал с момента вступления на пост министра, т.е. с 18 октября, следовало, что дипломатия зашла в тупик и возможность сохранения мира между двумя странами повисла на волоске. С самого начала было очевидно, что переговоры практически ничего не обещают. Передо мной стояла двойная задача: во-первых, выторговать у США смягчение их позиции, но это было лишь полдела и, во-вторых, убедить наше собственное военное командование в необходимости пойти на уступки. Достижение этих целей, как мне верилось, давало хоть какую-то, пусть и малую возможность сохранить мир.