Мён Бак Ли - Чудес не бывает

Первые воспоминания о родине — это сплошная нищета на рынке в Пхоанге. Бедность для нашей семьи была, словно устрица, прилипшая к ракушке, и так было на протяжении долгого времени, пока мне не исполнилось двадцать лет.

Ноябрь 1945 года после освобождения Кореи. Наконец наша семья из восьми человек собрала свои пожитки в Осаке, чтобы возвращаться на родину. Отец, мать, старшая сестра Кви Сун, старший брат Санг Ын, второй брат Санг Дык, вторая сестра Кви Э, я и младшая сестренка Кви Бун — все поднялись в порту Симоносеки на пассажирское судно, которое отправлялось в Пусан. Мы взяли с собой все, что с таким трудом нажили в Японии, на земле вечных унижений и тоски, — немного денег, поношенную одежду, принадлежности первой необходимости. Это было всего наше жалкое имущество.

На корабле людей было больше, чем положено: все теснились, мучились от качки, но все-таки пребывали в радостном возбуждении. Это был путь возвращения на родину, о которой все так тосковали. И самое главное было то, что мы не пропали на чужбине и живыми возвращались домой.

Но это судно, переполненное возбужденными, счастливыми корейцами, потонуло у острова Цусима. Все люди в конце концов были спасены, но их вещи и сбережения ушли на дно вместе с кораблем. И мы возвратились на родину с пустыми руками.

Мне было четыре года, когда я впервые ступил на берег Кореи. Я ничего не помню о потерпевшем крушение судне. Первые воспоминания о родине — это сплошная нищета на рынке в Поханге. Так нас, счастливчиков, оставшихся в живых, встретила родная земля. Бедность для нашей семьи была, словно устрица, прилипшая к ракушке, и так было на протяжении многих лет, пока мне не исполнилось двадцать лет.

Отец мой (Ли Чунг У) родился как младшим из трех сыновей в семье крестьянина в деревне Доксонг города Хынгхе в 12 км к северу от центрального города Поханг провинции Кенгсангбукдо. Небольшой кусок земли перешел в наследство двум старшим братьям, а отец уже в молодости уехал из родных мест и странствовал. Его судьба была такой же, как и у множества молодых людей, потерявших родину в период японской колонизации. Во время своих странствий отец научился уходу за скотом, коровами, свиньями, — этим и подрабатывал.

В конце концов, в поисках заработка, отец с друзьями отправился в Японию, где, недалеко от Осаки, он нанялся работать на ферму. Он работал пастухом: смотрел за скотом, вставал на рассвете и доил коров, заготавливал корм. Понятно, что жизнь отца в Японии была намного тяжелей и сложней, чем если бы он работал на родной земле, но он терпел, продолжая работать. И смог накопить какие-то деньги.

Устроившись в Японии, он поехал в Корею и там женился. Женился на девушке из семьи Че, которая жила в Банъяволь, ныне городу Тэгу.

Прошло немного времени после свадьбы, и молодожены вернулись в Японию, и там, на чужбине, они родили и воспитывали шестерых детей. А младший брат Санг Пиль родился после возвращения на родину.

Вернувшись в Корею, отец с трудом нашел работу до начала гражданской войны, 25 июня 1950 года. Это была ферма заместителя директора фонда коммерческой старшей школы Тонгджи. Работа эта была нелегкой, но все же больше подходила отцу по характеру и опыту, чем подрабатывать на рынке. Отец по поведению был самый настоящий дворянин с заложенными в нем конфуцианскими традициями и ценностями. Он всегда говорил о хороших отношениях между братьями и всеми членами семьи, учил нас, как надо относиться к старшим, как делать поклоны. И все это очень повлияло на формирование наших характеров.

На самом деле, в бедной семье сохранять уважение друг к другу не просто. Обычно в таких случаях родственные отношения сводились к избиению детей, пьянству отца, к полному отрицанию, от бессилия, семейного существования. Но даже в таких условиях отец смог сохранить среди нас свой авторитет.

Пока он работал на ферме, наша большая семья могла жить в относительном спокойствии. Но после начала войны 25 июня 1950 года и от этого семейного гнездышка ничего не осталось. Поханг, находившийся на самом востоке от линии обороны реки Нактонг, стал местом ожесточенной борьбы между войсками Севера и Юга. Когда северяне захватили этот город, наша семья укрылась в родных местах в Хынгхе, а отец, чтобы сохранить скот, не покидал ферму. Причем хозяин уже давно покинул эти места, а отец не мог просто так оставить скот. Линия фронта продвинулась на север, и когда наша семья собралась в Поханге, отец уже был без работы.

Соответственно с младших классов начальной школы я начал «работать». Работа моя сводилась к тому, что я ходил по пятам за своим высоким статным отцом, проводя все время на рынках, близ Поханга, в Енгдоке, Хынгхе, Анканге, Гокканге.

Отец тогда начал торговать тканью по совету одного перебежчика из Севера. В такой торговле вся выгода зависела от деления на линейке. Продавец тканей с Севера подсказал отцу отмерять чуть меньше при продаже шелка. Принцип был таков, что «оставшаяся ткань давалась, как бы в надбавку». Но это была уловка, как будто даешь немного материи в подарок.

Отец никогда так не делал. Он отмерял ровно столько, сколько положено, и даже немного добавлял. И всегда давал людям в долг, не спрашивая при этом у них ни имени, ни адреса. Он только записывал, во что был одет человек, так что, если деньги не возвращали, должника невозможно было найти. Отец был честным и добрым человеком.

Одно время в молодости он ходил в церковь, но однажды, в возрасте 28 лет, сильно поспорил с пастором, после чего перестал посещать службу. В деревенской церкви в дни благодарения помимо денежных пожертвований, люди делились и своим урожаем. Отец поссорился с пастором из-за того, что тот благословлял в молитве только тех людей, которые приносили пожертвования.

— Как же вы так молитесь только за тех, кто принес пожертвования. Ведь именно за тех, кто хотел, но не смог ничего принести, нужно молиться особенно.

Отец не мог простить пастора, подменявшего любовь Иисуса Христа примитивным корыстолюбием. Но при этом он не препятствовал своей семье в посещении церкви. И никогда не делал замечаний по поводу стойкой веры нашей матери.

На примере отца, честно продававшего ткань на рынке, и поспорившего с пастором, я понял, что человек, верный своей совести, никогда не совершит противоправных действий. Внутренний закон личной порядочности сводился к очень простой логике, но обладал большой силой.

Спустя много лет, отец вновь стал ходить в церковь. Ему не нравились большие церкви, он ходил в маленькую, помогал там, как мог, отдавая в пожертвование часть своего небольшого имущества. Он подружился с пастором и часто играл с ним в корейские шашки. Спустя неделю после крещения в этой церкви, он тихо скончался.