Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

Около четырех утра я добрался наконец до дома. Первым поздравил меня с днем рождения Джерри. Я заварил себе чаю и смотрел, как светлеет небо, но усталость взяла свое, и я решил немного поспать. Через два часа я услышал, как во дворе завелся мотор машины. Я быстро оделся и спустился вниз. На кухне никого не было, но мама как раз вбежала с улицы, видимо, что-то забыла, уходя.

– Ах! Ты тут? Мы не хотели тебя будить. Мы уезжаем на юг. Собираемся подписать договор на покупку нового дома. Здорово, правда? Вернемся в воскресенье вечером. С днем рождения! – пробормотала она, разыскивая ключи.

В воскресенье вечером я как раз буду в поезде, но я не успел этого сказать, ей уже сигналил Франсуа. Мама исчезла, с едва заметной смущенной улыбкой. Я слышал, как заскрипели ворота и от дома, как всегда, на полной скорости отъехала машина. На столе лежала записка с поздравлением, которую я заметил издали. А рядом – худший из подарков: чек. Я предпочел бы цветок, яблоко, рисунок. Я предпочел бы все что угодно, только не чек. Я порвал его на тысячу клочков, даже не взглянув. У меня свело живот, а по щекам, без спроса, текли слезы.

Мне исполнилось двадцать лет. Я застрял в армейском бараке, в месте едва мне знакомом, в пятнадцати километрах от ближайшего города, где у меня опять-таки не было ни единого друга. Моя мать отправилась на юг, а отец находился на востоке. Даже Джерри вздыхал в своем углу, так ему было меня жаль.

Битый час просидел я за кухонным столом, плача и глядя на клочья моего чека. В таких случаях необходимо набраться терпения и ждать, когда пройдет гроза, чтобы машина снова завелась. Как это часто бывает, меня заставил двигаться голод. Был уже полдень. В холодильнике оставались лишь объедки, но я не намерен был сдаваться. Мне исполнилось двадцать, и я хотел не просто поесть, но отпраздновать это событие.

Я спустился в подвал, где стоял морозильник, достал из него отличного двухкилограммового лангуста, которого Франсуа запас на Рождество, и большой пакет малины.

Пока лангуст кипел в подсоленном масле, я приготовил себе малиновый пирог. Сварил пасту, заправив ее небольшим количеством соуса, красиво накрыл на стол и угостил себя целым лангустом. Затем установил двадцать свечек на малиновом пироге. Одно мгновение я смотрел на маленькие язычки пламени, плясавшие в мою честь. Я даже слышал их потрескивание, такой тяжелой была тишина в доме.

– С днем рождения, – сказал я себе немного дрогнувшим голосом.

Пирог получился отличным, так сказал мне Джерри. Правда, он не лез в горло, и я с трудом его глотал, даже с ванильным мороженым. Я оставил на видном месте три куска, рядом с клочьями чека, и в свою очередь черкнул пару слов: «Спасибо за все».

Потом бросил на дно сумки несколько чайных пакетиков и отправился в Шамбери на целый день раньше срока.

Меня демобилизовали 6 апреля, на пять дней позже моих товарищей. Я сдал униформу и уже в штатском в последний раз пересек плац. Ноги подгибались от страха, что меня не отпустят. В нескольких метрах от выхода с территории части какой-то голос выкрикнул мое имя, и сердце сжалось от страха. Ко мне неторопливо приближался мой командир. Я опасался худшего.

– Рядовой Бессон, удачи и снимайте нам прекрасные фильмы!

Руки у меня опустились. Впервые кто-то подбодрил меня, одобрив мой выбор. На глаза навернулись слезы.

– Благодарю, мой командир.

Едва миновав проходную, я ускорил шаг и шел все быстрее и быстрее, пока не побежал как угорелый. Я не хотел оборачиваться, не хотел, чтобы меня окликнули, я хотел просто убежать и забыть.

Приехав на вокзал, я сел в первый попавшийся поезд. Тот, что до Парижа, должен был отправиться через два часа, но я не хотел ждать, мне было слишком страшно, что меня найдут. Это сержант так травмировал меня, когда я покидал казарму.

– Вы завершили вашу службу, но не забывайте, что еще в течение полугода вы будете оставаться резервистом, – с садистской улыбкой бросил он.

– И что это значит? – наивно спросил я.

– Это значит, что у вас двенадцатимесячная подготовка, и вы будете в первых рядах в случае военного конфликта!

Напрасно я объяснял ему, что киномеханик-теплотехник будет в таком случае бесполезен, где бы ни произошел конфликт, сержант продолжал настаивать на моем статусе резервиста. Первый же поезд отвез меня в Лион, где я два часа ожидал поезда до Парижа.

Ничего страшного, ожидание в Лионе – это уже роскошь. Как только добрался до Парижа, я позаботился о том, чтобы завершить мой короткометражный фильм. Благодаря нескольким специалистам, которые бескорыстно взялись мне помогать, я смог монтировать фильм по ночам, в нерабочее время. Патрик Гранперре был коротко знаком с киномехаником «Одителя», и тот устроил мне показ. Я психовал, как бешеная муха. Патрик приехал со своей женой Доминик, которая была главным монтажером. Так как возвращался с рабочей встречи по поводу другого фильма, он привел с собой нескольких приятелей в качестве экспертов. Это был первый официальный показ моего первого короткометражного фильма. Фильм начался. Черно-белое изображение. Звук. Музыка. Все было как надо. Я был настоящим режиссером-постановщиком. Все в порядке. У меня на глаза навернулись слезы, а на губах блуждала довольная улыбка. Я это сделал. Все представлялось мне совершенным, за исключением, пожалуй, актера, занятого в главной роли. У него были слишком короткие волосы, правда, никто не знал, что на время съемок он прибыл из армии. Через двенадцать минут фильм закончился, в зале вновь загорелся свет, а у меня на губах все еще блуждала идиотская улыбка.

– Ну и как? – спросил я Патрика, готовый выслушать похвалу.

Но прочесть что-либо по его лицу было невозможно. Доминик что-то искала в своей сумочке, а их друзья уже ушли.

– Пойдем пропустим по стаканчику, – мягко предложил Патрик.

Мы зашли в кафе и заказали выпивку. Мы говорили обо всем, кроме фильма. Я уже потихоньку начал бледнеть и превращаться в студень. По доброте душевной Патрик не дал мне долго агонизировать.

– Люк, если ты хочешь остаться в этой профессии, есть кое-что важное, о чем ты должен знать.

Я уже весь обратился в слух, я так нуждался в советах, наставлениях.

– Когда нечего сказать, надо заткнуть пасть, – простодушно бросил он.

Его фраза упала, как нож гильотины, так что я даже не успел понять, в чем меня упрекают. Это был не приговор, а экзекуция. Патрик допил свой кофе, похлопал меня по плечу и исчез.

Я брел по Парижу в сторону вокзала. Я прокручивал в голове всю историю от начала до конца. Я должен был понять свои ошибки, знать, в какой момент я их сделал. Сценарий. Я изменил его в последний момент. Это была ошибка. Мне больше хотелось снять фильм, чем рассказать историю. Ошибка. Я хотел доказать, что способен снимать. Ошибка. Всем плевать. Люди хотят историю, которая строится по определенной логике. Моя история основана на воде. Кастинг был неудачный, особенно на исполнителя главной роли. Я не актер. Ошибка. Технически нарезка фрагментов была бессвязной. Не стоило строить красивых фраз ради красивых слов. Ошибка. Постепенно я понял…