Николай Смеляков - С чего начинается Родина

Что такое партийная работа? Как лучше использовать для нее весь мой предшествующий жизненный опыт, все пройденные до сей поры ступени? Сумею ли, как это следует партийному работнику, взглянуть на существующие и вновь возникающие проблемы? И вообще, есть ли четкие границы вопросов, которыми следует заниматься секретарю горкома? Какую долю времени следует уделять той или иной группе проблем? Соответствует ли моя манера общения с людьми задачам, стоящим перед партийным работником? В какой мере весь стиль моей работы соответствует облику партийного руководителя ленинца-большевика? Быть партийным руководителем-ленинцем, организовывать других на работу по-ленински — смогу ли я успешно справиться с такими задачами? Эти вопросы не раз задавал я себе, находясь в кабинете первого секретаря горкома партии.

Конечно, я не могу сказать, что совсем не был знаком с партийной работой. Я был с ней связан еще в комсомоле. Работая в Коломне начальником цеха, избирался членом партийного бюро. В бытность главным металлургом на заводе «Красное Сормово» состоял членом парткома. Став директором того же завода, входил в состав парткома завода, был членом райкома партии и его бюро, членом горкома и обкома КПСС. Но одно дело — участвовать в заседаниях партийных органов, выполнять даже самые ответственные партийные поручения и совсем другое — повседневно во всех направлениях руководить работой многотысячной партийной организации, а через нее участвовать в работе всей системы организации города. Я отчетливо представлял себе: нужно многому учиться, чтобы достичь той широты кругозора, той «критической массы» знаний и умения, которые обеспечили бы успешное выполнение роли первого секретаря Горьковского городского комитета Коммунистической партии Советского Союза. Мои сомнения и раздумья завершили невольно вспомнившиеся слова Гете: начни действовать, и ты сразу поймешь, что в тебе есть, на что ты годен.

Городской комитет партии помещался в построенном в конце прошлого века здании бывшего Главного дома Нижнегородской ярмарки. Огромное здание, воздвигнутое в соответствии со вкусами тогдашних своих хозяев — российского купечества — в стиле «русского классицизма», напоминало о тех временах, когда город Горький назывался Нижним Новгородом и был знаменит единственной в своем роде ярмаркой. Кроме горкома партии и горкома комсомола здесь помещался исполнительный комитет городского Совета депутатов трудящихся и некоторые другие городские учреждения и службы. Городской Совет обычно заседал в большом зале, стены которого украшали сохранившиеся с дореволюционных времен гербы всех губерний России. Зал так и называли — гербовым.

Мне много раз приходилось бывать в этом здании по самым различным поводам. Все в доме выглядело тяжеловесно и внушительно. Даже потертые каменные ступени лестницы подчеркивали солидность обстановки. Все здесь должно было внушать посетителю, что он вступает в историю, в здание, стены которого хранят память о прошлом древнего русского города на Волге. Хотя и само здание, и обстановка в нем, повторяю, были знакомы и привычны, мне не удалось избежать волнения, когда я наутро после конференции и организационного пленума горкома партии вошел в кабинет первого секретаря.

Хорошо запомнились первые мои ощущения в тот день и в тот час. Я не постесняюсь признаться, первым ощущением было чувство огорчения, чтобы не сказать, боли от разлуки с заводом, на котором проработал 15 лет, сроднился с людьми, приобрел опыт, закалку, а в качестве бесплатного приложения — седину на висках. Не каждому выпадает честь работать, формироваться и расти на таком заводе, как «Красное Сормово», с его многотысячным коллективом, с его историей и традициями, гордой революционной и трудовой славой. Недаром Максим Горький говорил: «Я назвал труд рабочих героическим. Он везде таков, но наиболее хорошо я видел это в Сормове». Да, оставить такой завод, к которому я так привык и который так полюбил, мне было очень трудно. В те первые часы, принимая первых посетителей и первых пришедших с докладами работников горкома, я пытался утешить себя тем, что контакты с сормовичами и связь с заводом почти не нарушатся от перехода на партийную работу. Впрочем, жизнь довольно скоро заставила меня перейти от переживаний к решению конкретных задач, к тому, чем должен заниматься партийный руководитель: политикой и экономикой, производством и наукой, пропагандой и бытом, воспитанием и обучением, качеством продукции и вопросами торговли, делами строительства и работой советских органов и, конечно, повышением своей квалификации. Самое главное и самое трудное, чем пришлось заниматься в первую очередь, были люди. И независимо от того, кто они — инженеры или рабочие, учителя или врачи, продавцы или ученые. Заниматься людьми — значило касаться всех вопросов их жизни.

Каждый шаг на новом поприще убеждал меня все больше и больше, что партийный работник должен прежде всего знать человека, понимать его психологию, разбираться в социально-классовых, национальных, бытовых и профессиональных источниках его настроений и устремлений, его надежд и желаний, чаяний и разочарований. Партийная работа со всей остротой выдвигала передо мной задачу овладения умением находить дорогу к разуму и сердцу человека. Нет рецептов, изучив которые можно стать хорошим руководителем. Человек познается по его поведению в сложных ситуациях жизни, и прежде всего в труде, в делах. Разгадать человека, его сущность, определить, на что он способен, найти методы наиболее эффективного воздействия на его поведение — дело не только тренировки и образования. Можно обладать блестящими знаниями, быть великолепным эрудитом, уметь разговаривать простым и понятным языком, но при всем при том быть совершенно непригодным для того, чтобы понимать конкретного человека, находить в нем крупицы положительного наряду с отрицательными данными, уметь поговорить с ним «по душам», выявить его настроения, наконец, найти правильное решение касающегося его конкретного дела. И еще, что особенно ясно почувствовал я с первых своих шагов в качестве секретаря горкома партии, — партийному работнику непозволительно отдавать себя во власть настроения. Это совершенно исключается. А сделать это порой ох как непросто!

Из всех дней недели мне, секретарю горкома партии, самым трудным казался день так называемого «приема населения». Я сижу в кабинете за большим письменным столом. Рядом за своим столиком мой помощник, приготовившийся записывать основные моменты бесед с посетителями. Люди один за другим из переполненной приемной входят в кабинет: старые и молодые, мужчины и женщины, торопливые и медлительные, различных профессий, различных интеллектов, различных характеров, каждый со своим, наболевшим, из-за которого он решил записаться на прием к первому секретарю городского комитета партии. Наверное, он не один раз продумал предстоящий разговор, чтобы возможно толковее, доказательнее и убедительнее изложить свою нужду, свою просьбу, свое предложение. Я слушаю старика, которому не назначают пенсии потому, что не хватает трех месяцев трудового стажа. Собственно, не самого стажа, а документов, его подтверждающих. А документов он достать не может. Дело было в годы войны, документы и архивы не сохранились. Я гляжу на парочку молодых рабочих. Он и она как-то даже похожи друг на друга. Вместе учились в профучилище, жили в общежитии. Кончили, поступили на работу. Хотят пожениться, завести семью, но не могут: их поселили в разные общежития, а комнату на двоих не дают… Вот торопливо, не переводя дыхания, сыплет слова малопривлекательная на вид женщина с испитым лицом и прокуренными зубами. Она требует покарать соседей, «сживающих ее со свету» путем агрессии на конфорках кухонной плиты…